– Осторожно! – орет он на меня.
Вот я попал. Мне придется есть. Ну все, теперь все увидят, насколько хреново у меня дела: там, внизу, я не смог съесть вареное яйцо и сейчас ничего не смогу. Что будет, когда я заволнуюсь, человечек у меня в животе начнет затягивать свою веревку, и я блевану прямо в столовой? Хорошенькое начало, нечего сказать.
– Обед! – орет на весь коридор коротышка с не совсем заросшей заячьей губой. Он выскакивает из столовой и прохаживается по всему коридору, до окна и обратно, стуча во все двери. Исключений нет, даже если пациент стоит в раскрытой двери прямо у него перед носом.
– Давай, Кендис! Пошевеливайся, Берни! Ну же, Кейт! Пора есть! Поторопись, Муктада!
– Это Армелио, – говорит кто-то позади меня. Поворачиваюсь – Бобби в своей толстовке с марсианином. – Мы зовем его Президент. Он тут у нас заправляет всем отделением.
– Привет, кто такой? – спрашивает подошедший Армелио.
– Крэйг.
Мы здороваемся за руку.
– Очень рад знакомству! Так, народ! Внимание сюда! У нас новенький! Отлично, дружище! Новый знакомый – это здорово! Пора на обед! Соломон, живо вытряхивайся из комнаты, и чтобы мне без фокусов, иди и ешь! Все идут есть!
Я плетусь в столовую под крики Армелио и плюхаюсь на стул рядом с лысым чуваком, Хамблом. Тот до сих пор талдычит про психологов и яхты.
Двадцать два
Интересно, есть ли в госпитале «Аргенон» такая еда, которую я тут же не выблюю? На раздаче стоит Президент Армелио, вручает поднос и оглашает имя, вот так: «Гилнер, это Гилнер – мой новый друг!» Вижу, что дают другим: рыбные наггетсы, телятину под соусом марсала, рвотного цвета пирог с сыром и другие отвратные на вид блюда. Мне же достается куриная грудка карри, не с настоящим жидким соусом, а просто посыпанная какой-то приятной смесью желтых приправок. Еще на подносе пластиковые нож и вилка, чтобы это дело порезать, брокколи (из овощей я его больше всех люблю) и морковный салат с зеленью. Открываю пластиковую крышку и улыбаюсь – что-то повлияло на мой желудок (я сейчас не о Большом Сдвиге, это, скорее, частный, мелкий сдвиг), и я собираюсь все это съесть. Кроме курицы с овощами есть кофе, горячая вода, чайный пакетик, молоко, пакетики с сахаром, солью, перцем, сок, йогурт и одно печенье. Насколько я припоминаю, так и должна выглядеть хорошая еда. Начинаю нарезать куриное мясо.
– У кого есть лишняя соль? – сидящий напротив меня Хамбл водит шеей по сторонам.
– Держи. – Я раскрываю для него пакетик с солью. – Но я бы на твоем месте не подсаживался.
– Смотри, я ничего не слышал, – говорит он и посыпает курицу солью, глядя на меня глазами, обведенными фиолетовыми кругами, как будто ему по ним хорошенько врезали с неделю назад.
– Ну я прямо на полном серьезе думал, что ты один из этих яппи
[13].
– Да нет, – говорю я и кладу кусок курицы в рот: вкусно.
– Тут полно яппи, и ты на них похож. Ну знаешь же, как выглядят богатенькие?
– Ага.
– Им же плевать на остальных. А вот я не такой. Мне есть дело до других. Означает ли это, что я не стану вышибать из кого-то дерьмо? Вовсе не означает – это же моя среда, я в ней вырос. Я вроде как животное.
– Мы все подобны животным, – говорю я. – Особенно сейчас, когда сидим все вместе и едим. На школу похоже.
– А ты не дурак, как я посмотрю. Да, все мы животные, школьники тоже, но в некоторых из нас это сильнее. Вроде как в той книжке «Скотный двор», что я читал: все животные созданы равными, но некоторые равнее прочих. И в реальном мире все равные рождены животными, но в некоторых животного больше. Погоди, я сейчас это запишу.
Хамбл оборачивается и вытягивает с подоконника, где горкой сложены разные настольные игры, лежащий на самом верху «Скрэббл». Выуживает из коробки ручку, вынимает доску, переворачивает и пишет на обратной стороне, которая уже и так зарисована каракулями.
– Хамбл! – окрикивает из дверей Смитти.
– Все, все, не трогаю! – Хамбл поднимает руки. – Это не я!
– Сколько раз тебе говорить: не пиши на доске для «Скрэббла»! Дать тебе бумагу и карандаш?
– Да мне все равно, – говорит Хамбл и показывает на голову: – У меня все вот тут.
Потом он поворачивается ко мне и продолжает разговор как ни в чем не бывало:
– Мы с тобой, может, и равны, но я большее животное, чем ты.
– Угу, – мычу я, думая, что определенно выбрал подходящее место, чтобы сесть.
– Я прирожденный альфа-самец. Поэтому, как только ты вошел, я сразу сделал определенные выводы. Я увидел, что ты молоденький. А в дикой природе, если лев видит молодняк из другого прайда, чужое племя, значит, он убивает и пожирает его, чтобы оставить свое собственное потомство. Но здесь, – тут Хамбл обводит рукой полукруг, поясняя, где именно это «здесь», как будто догадаться об этом сложно, – к сожалению, представляется явная нехватка женщин, готовых принять мой племенной потенциал. Так что ты для меня угрозы не представляешь.
– Понятно.
В другом конце столовой Джимми пытается открыть одной рукой сок; другую он держит прижатой к боку, и я даже не знаю, то ли он не может ей двигать, то ли не хочет. Ему на помощь спешит Смитти.
– И до тя это доберется! – не унимается Джимми.
– Ты чувствуешь, что я для тебя угроза? – спрашивает Хамбл.
– Нет, я думаю, ты вполне дружелюбный чувак, – говорю я сквозь чавканье.
Хамбл кивает. У него на тарелке лежит еда – такая невинная и беззащитная, не подозревает, что через пару секунд ей каюк и она будет наполовину сожрана.
– Когда мне было как тебе – тебе же пятнадцать, да?
Я киваю:
– Как ты догадался?
– Я хорошо определяю возраст. Так вот, в пятнадцать лет была у меня одна цыпа, ей было двадцать восемь. Не знаю почему, но она по мне прямо сохла. Искурил я тогда немало косяков, вся моя жизнь была сплошным накуриванием…
Странное дело, но мой желудок снова был со мной. Пока я слушал байки Хамбла, я ел не потому, что хотел, и не потому, что было надо, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а потому что еда была тут. Я ел, потому что люди едят. А еще, когда еду тебе дали в больнице, ты понимаешь, что за ней стоит неразличимая серая масса и никого конкретно благодарить за это не надо, и ты инстинктивно хочешь ее сожрать, потому что соперник вроде Хамбла придет и утащит ее. Пока я жую, думаю, что все мои проблемы оттого, что я слишком много думаю.
– Поэтому тебе надо вступить в армию, солдат.
– Я думал, что я уже в армии, сэр!
