— Удается что? — вскинула девушка свои идеальные точеные бровки. — Не обращать на них внимания?
— Ну… да!
— Ася… а почему я вообще должна задумываться о людях, которых не знаю, и знать априори не собираюсь?
Сей закономерный вопрос изрядно сбил меня с толку. Вот вроде бы логично всё, да? Но почему же от него становиться неприятно?
— В смысле? Макс сказал, что у тебя обширные полезные связи. Разве все эти люди здесь — не твои потенциальные коллеги и знакомые? — удивленно моргнула я всеми волосами сразу. В смысле, и ресницами, и бровями.
— Я тебя умоляю, — Милана насмешливо фыркнула в кружку с травяным чаем. — Даже если я пошлю любого из них матом, это не помешает мне потом выстроить деловые отношения с ним же. Умные люди, Настя, всегда отбирают зерна от плевел. Личное от рабочего. Встречаются, конечно, на удивление принципиальные типы… но это скорее исключение, чем правило. Ты удивишься, насколько лицемерны люди. И ради больших денег они способны мило улыбаться даже тому, кто вчера с презрением плюнул им в лицо.
Эм-м-м. Это же сейчас не тонкий намек, нет?
— А, дай угадаю, — вдруг прищурилась девушка. — Тебя воспитывали по принципу «веди себя прилично, что скажут люди»?
— Что-то вроде того, — буркнула, утыкаясь в тарелку с уже совершенно неаппетитной едой.
Не говорить же мне, что меня, по сути, вообще никто особо не воспитывала, верно? Я как тот бурьян на собственном же огороде — что выросло, то уже выросло! Не срезать, не пересадить, не выкопать. Все равно где-нибудь, да прорастет, испортив всю малину.
И вообще, что у нас тут за внезапные откровения пошли? И почему я признаюсь ей во всем и сразу, а?
— Ась, не злись, — фыркнула Милана. — Ничего плохого в этом нет. Я вижу, то ты добрый, спокойный, культурный и воспитанный человек. Но всегда нужно задумываться, в первую очередь, о себе. О своих удобствах. Ты живешь для себя, не для вот этих случайных прохожих, соседей или даже дальних родственников. Ты, ты, и только ты, а потом уже весь остальной мир. Запомни это, заучи как мантру, и сделай девизом по жизни.
— Да так же до эгоцентризма недалеко! — моему возмущению не было предела. Это что же шеф и его милая сестренка себе позволяют? Они из меня матерую эгоистку решили воспитать?!
— Я не собираюсь делать из тебя себялюбивую эгоистку, — изогнула одну бровь Милана, верно расшифровав мое искреннее негодование и выступившую пенку у рта. — Да и не сможешь ты подобное провернуть с первого раза. Но в здоровом эгоизме нет ничего плохого, Насть. В конце концов, ты живешь для кого: для них, или все-таки для себя? И, раз уж мои слова тебя до сих пор не убедили, ответь мне на один единственный вопрос: если ты сама для себя ничего не сделаешь, если сама себе не поможешь, если сама свою жизнь не устоишь… то кто это сделает за тебя? А главное, почему этот пресловутый «кто-то» должен это делать?
Ой, ей.
И вроде бы странно, чуждо и неприятно ее речи звучат… Но почему я вдруг начинаю над этим всем задумываться?
А главное… какого ж пьяного черта мне кажется, что она на все сто права?!
— Никто не должен, — скомкав дорогую тканевую салфетку, согласно кивнула, хотя это больше походило на обыкновенное недовольное бульканье обиженного подростка. Ото ж! Кто и когда, в здравом уме, и при твердой-то памяти будет признаваться в собственных недостатках? Меня ж только что как шкодливого котенка в собственную лужицу носиком тыкнули!
— Вот именно, — разделавшись с собственным салатом, довольно кивнула Милана. — Никто, ничего и никому не должен. Тебе, кстати, об этом любой образованный психолог скажет. Раз уж я для тебя пока не авторитет, послушай, что умные люди, имеющие соответственное образование, говорят.
И вот тут, как говорится, Остапа понесло…
— Так, стоп, — салфетка полетела на стол красивейшим в моей жизни, небрежным до картинности жестом. Да ладно салфетка, мои глаза в тот момент пылали адским пламенем, достойным самого лучшего мистическо-фантастического кино! — А вот это ты зря. Если раньше я начала призадумываться над твоими словами, то теперь — извини. No pasaran, Mademoiselle! Что значит «никто, никому и ничего не должен»? Кто сказал эту глупость, и почему люди так слепо следуют этому бреду? Нет, я понимаю — это шикарная причина снять с себя любую ответственность и заткнуть любые возражения совести. Только как жить без нее? Без совести? До тех пор, пока у человека есть семья, пока он живет в обществе, пока он находится в правовом государстве, он всегда будет кому-то должен. Всегда, Милана! Законы этики и морали никто не отменял. Я не спорю, может быть, стать чуть-чуть эгоисткой для себя, уделять больше времени себе, а не другим — это хорошо и правильно. Но лепить из меня девицу, не отягащенную хоть какими-то моральными качествами, я не позволю!
И, поднявшись, утопала, гордо задрав нос, пыхтя от негодования, как заправский ежик со стажем.
Нет, ну вы это слышали, а?
Никто не должен… Ха!
Нет, ну занятные нынче люди пошли. И жизненные устои у них такие… оригинальные! Понятно, что своя рубаха всегда ближе к телу. Но почему все вокруг стали жить, качая свои права, но напрочь забыв об обязанностях? Как так-то?
И если полнейший эгоцентризм — залог будущего счастья… то пошло бы оно лесом, это самое счастье!
Как там говорят-то? Овчинка не стоит выделки, игра не стоит свеч, этот конь корму не стоит и…
— Стой. Да стой ты! — чуть запыхавшаяся Милана догнала меня уже в коридоре, по которому местные денежные мешки, решившие подправить здоровье своих швейцарских часов, медленно разбредались после сытного обеда. А, не-не. Ланча! Чего это я тут как деревенщина изъясняюсь? Врубаем режим лакшери, который так все желают! — Погоди, Ась. Чего ты так вспылила?
— Я вспылила? — я аж остановилась. Причем так резко, будто на невидимую стенку налетела. — Я? Ты мне только что предложила послать весь мир, извиняюсь, нахрен. И возвести собственную персону в абсолют, пафосно усадив ее на высокий трон эгоизма. Или я что-то неправильно поняла?
— Нет… То есть да! То есть… — моментально запуталась Мила. А потом просто плюнула, уцепляя меня под локоток и уволакивая дальше по коридору. — Тьфу на тебя, зраза! Я не то хотела сказать. Я ведь этого и добивалась, Ася! Вот этого! Бури эмоций, шквал возражений! Мне это и требовалось, чтобы ты смогла показать собственное «я», отстоять собственное мнение, и истину, в которую ты веришь! У тебя ведь есть привычка зажиматься по углам и прикусить язык, даже если тебя что-то не устраивает? Есть. По глазам вижу, что есть! Особенно когда кто-то богаче и влиятельнее давит твое мнение собственным статусом и наглостью.
— Ну, допустим, есть такое, — хмыкнула, складывая руки на груди, милостиво решив выслушать еще чуток нравоучительного бреда. Какое-никакое, но разнообразие же, ну! — И что?
— И то, глупая, — потерла руки Милана, улыбаясь, падая сама, и утягивая меня в те самые удобненькие креслица в холле. — Наша с тобой задача, при любых дальнейших траблах, как раз не упускать вот это самое твое недавнее чувство: решимость, непокорность, и вежливость, вместе с тонким, ясно передаваемым ощущением.
