Встав из-за стола, она пригласила всех еще раз к «Авианосцу „Унрю“».
– Стиль этой картины… – Она резко обернулась к коту. – Нет, ты действительно думаешь, что тебя никто не видит? Ну, раз сделали вид, что не заметили, ну, два, – сколько же можно?
От предельного непонимания господин Зверинский зажмурился. Перед ним лежало полшпроты.
– Что касается стиля, – сказал Сипяго, – то он зависит от изображенного на картине. Что мы знаем об исторической подоплеке сюжета? Русские действительно пришли на помощь «Титанику»?
– Название не утверждает, что они пришли. – Ярвинен развел руками. – Сказано только, что они спешили.
– Значит, могли и не прийти, – предположила Полина. – Мне кажется, это ирония: русские – спешили.
– А в чем здесь ирония? – Сипяго жестом пригласил всех обратно за стол.
– Мы же знаем, чем дело кончилось. Русские спешат довольно медленно…
Полина засмеялась, но ее не поддержали ни Сипяго, ни господин Зверинский (полшпроты перед ним исчезли). Ярвинену нравилось, как смеется Полина, и он улыбнулся.
– Главное, что спешили, – сказал Сипяго. – Людей нужно судить по намерениям, поскольку на результате лежит проклятие бытия. Может быть, им тоже встретился айсберг – мы же не знаем.
Все снова сели за стол. Во время очередного тоста кот приложился к своей салатнице.
– Не исключаю, что смысл мог быть аллегорическим, – произнес особым, между стопкой и закуской, голосом Ярвинен. – Имеется в виду иносказание.
– Какое? – спросил Сипяго.
– Ну, я не знаю… Какое-нибудь историческое. Россия – Запад, например. – Ярвинен посмотрел на Полину. – А вы как думаете?
– Я просто не поняла. Запад – это «Титаник»? А мы кто?
– А мы русские. Которые спешат.
– Отличная, кстати, идея. – Сипяго плеснул водки себе и Ярвинену. – Падение нравственности, культ потребления. Плюс великое переселение народов – с Юга и Востока на Запад.
– А тут еще мы плывем, – сообщила Полина господину Зверинскому прямо в ухо.
Кот встал, выгнулся дугой и зевнул. Снова лег. Никто никуда не плывет.
Сипяго взялся было за бутылку, но заметил, что она пуста.
– Слетать в круглосуточный? – Он посмотрел на Полину.
– Да, дорогой, слетай.
Дорогой… Ярвинен спрашивал себя, кем она ему приходится. Женой – вряд ли. Любовницей? Сестрой? Точно – не матерью. Полина, вообще говоря, могла бы… Он засмотрелся на то, как ее пальцы растворялись в шерсти кота. Могла бы стать его третьей женой. Господина Зверинского тоже стоило бы взять с собой – кормили бы его шпротами. А Сипяго (дверь за ним с хлопком закрылась) приглашали бы по воскресеньям.
Ярвинен положил Полине руку на плечо.
– Хотите, я сниму вас в кино?
– Нет, – сказала Полина. – А что за фильм?
– «Русские спешат на помощь „Титанику“».
– Круто!
Рука Ярвинена продолжала лежать на плече Полины.
– В центре действия – рыжая девушка Полина. Она работает официанткой на трансатлантическом пароходе «Торжок». Девушка нема. Она уговаривает капитана отправиться на помощь тонущему лайнеру.
– Немая – уговаривает?
– Она убеждает капитана жестами. Полина знает, что среди пассажиров «Титаника» находится режиссер немого кино Хаккинен, зарабатывающий на круизе демонстрацией карточных фокусов. Заработанные деньги должны пойти на съемки фильма с Полиной в главной роли. В ходе гонки со временем девушке приходится столкнуться со взрывом паровых котлов, бунтом на корабле и, ну, скажем…
– С айсбергом.
– Да, с настоящим айсбергом. Кажется уже, что время упущено, но Хаккинена подхватывает Гольфстрим и несет навстречу «Торжку». Чтобы хоть как-то согреться, он продолжает показывать карточные фокусы. Из воды его достают уже без сознания, но живым. В кулаке он сжимает червовую даму, цветом волос удивительно похожую на Полину.
Ладонь Ярвинена скользнула по волосам Полины.
– Потрясающе! – засмеялась Полина.
Ее губ осторожно коснулись губы режиссера.
Вернувшись с бутылкой, Сипяго бросил на Ярвинена внимательный взгляд.
– Кажется, вы тут с Полиной совсем загрустили.
Ярвинен кивнул.
– Просто я вчера расстался с женой. Причем – со второй.
Сипяго помолчал.
– А я додумал сюжет. Это может быть корабль с русским флагом, который плывет в сторону Евросоюза. Море можно изобразить в виде карты – чтобы уж все было ясно.
– Карты? – не поняла Полина.
– Ну да, смятой такой карты в виде волн…
Сюжет Ярвинен нашел замечательным. Особенно ему понравилось, что корабль плывет как бы по суше. Когда он спросил, не может ли взяться за него Полина, Сипяго быстро ответил:
– Она – экспрессионистка. Здесь нужна манера, соответствующая идее.
Ярвинен хотел было возразить, что для плавания по суше нужна немалая экспрессия, но Полина откинулась на стуле:
– Наивное искусство?
Сипяго был строг.
– Представь себе, я тоже так считаю. – Он обернулся к Ярвинену. – Вам знаком примитивист Нелюбин? Можно было бы заказать ему.
– Надеюсь, он достаточно примитивен, – откликнулся режиссер. – Я готов внести задаток.
Решили сразу позвонить Нелюбину, но каким-то образом выяснилось, что уже второй час ночи. Нелюбин вроде бы не должен был спать, он бы поговорил, но его жена… Там были сложные отношения. Описывая жену, Полина положила ладонь на запястье Ярвинена:
– Люба, между прочим. А он – так уж получилось – Нелюбин: разлад был запрограммирован.
Брать задаток Сипяго отказался, и это выглядело странно. Нерадостно как-то. Обменялся с Ярвиненом телефонами, сказав, что позвонит, когда картина будет готова. Гость открыл новую бутылку и наполнил стопки. Заметил, что стопка Полины была в этот раз пуста.
– Полина, скажете?
– Я скажу, – коротко доложил Сипяго. – На ход ноги.
Такого тоста Ярвинен не ждал.
Ход ноги. Это словосочетание он повторял, идя по ночной Зверинской. Оно казалось ему пошлым, каким-то даже вульгарным, в особенности – единственное число. Сипяго. Дракон, летящий по небу на облаке. Явно ревновал, иначе отчего бы он свернул такой душевный вечер? На Большом проспекте в лицо ударил ветер с Невы. Он был по-весеннему теплым, хотя кое-где все еще лежал снег.
Прошло несколько дней, а звонок из салона не поступал. Потеряв терпение, Ярвинен позвонил сам. Сипяго сообщил, что, по словам жены, примитивист Нелюбин в запое, так что придется немного подождать. Спросил еще, так ли уж срочно нужна картина, и Ярвинен ответил, что срочно. Помявшись, Сипяго сказал, что в экстренных случаях Нелюбин пишет, не выходя из запоя, при этом результат оказывается, в сущности, еще интереснее.
