– А про Земфиру Аюшеву ничего не хочешь спросить?
– Сначала посмотрим запись, потом расскажешь про Аюшеву.
Сотрудник прокуратуры достал портативную кинокамеру и, оперев на сахарницу, включил на воспроизведение. На компактном экране появилось перекошенное ужасом лицо Панаева.
– Постой, Витек! Это что же, наш покойник? – удивился Карлинский.
– Он самый. Илья Петрович Панаев. В соседней квартире отсиживался, а по ночам через ход в стене навещал свою вдовицу.
– Зачем? – изумился психиатр.
– Рекламу себе делал. Ты слушай, что он рассказывает.
Выслушав откровения экстрасенса, доктор Карлинский сходил за новой бутылкой коньяку и двумя фужерами, открыл бутылку, разлил коньяк, чокнулся с приятелем, выпил и только после этого сказал:
– А я-то думаю, отчего Земфира Аюшева рассказывает о посещениях Алисы и мужа-покойника совсем по-разному? О Панаеве говорит как о существе телесном, а о тайной подруге – как о фантоме. А это, оказывается, Панаев постарался. Да, брат Цой, плохо дело. У Аюшевой, похоже, и так психика была ни к черту, а после посещений покойничка и вовсе труба. Прописал ей тяжелые препараты, но опасаюсь, не поможет. У Аюшевой…
– Да бес с ней, с Аюшевой! – рассвирепел захмелевший Вик. – Этот кретин Панаев не дал нам взять суку Цатурян с поличным! Когда Ангелина Викторовна сажала Панаева в автомобиль, старый дурак от нее сбежал. И в момент побега попал под машину. Теперь кукует в больнице с ушибами и переломами. А Цатурян чиста, как первый снег. Одна надежда на то, что Влада Яковлева удастся разговорить и в порыве откровения он спалит свою зазнобу.
– Яковлев тоже, получается, энергетический гуру?
– Не то слово. Учитель жизни. У гурьи Ангелины преподает и делает все, что Цатурян захочет. Ты же слышал – нужен труп – вот вам труп. Сбегал, купил по сходной цене. Нужно от Панаева избавиться – Влад и на это готов.
– Не наговаривай на человека, может, и не готов. Ладно, Витюша, давай еще по пятьдесят граммов, и спать. Утро вечера мудренее. А я подумаю, что можно с Яковлевым сделать. Интересный он тип. Удивительная всеядность и беспринципность. Типичный такой психопат. Выпьем за то, чтобы пациенты когда-нибудь иссякли и я остался без работы.
Они снова чокнулись, и осушили пузатые низкие бокалы.
Москва, август 1910 года
Свое кинематографическое будущее Герман фон Бекк неразрывно связывал с натуралистично снятыми преступлениями. Появлявшиеся в прокате фильмы были в основном о любви и страсти, а если и случались в них преступления, то это, как правило, были театральные взмахи ножом с пронзенной в порыве ревности грудью героя, либо напоминающий пантомиму выстрел из револьвера. Но все это смотрелось не натурально, хотя, конечно же, по-театральному эффектно.
Герман же мечтал выпустить в прокат самый настоящий, добротно сделанный детектив. Для этого он начал было самостоятельно сочинять сценариусы про описанные в газетах убийства, но вскоре понял, что крайне мало смыслит в этом деле. Помог случай. Помимо коммерческой и благотворительной деятельности удачливый его дядюшка горячо увлекался автомобилями. Так горячо, что даже возглавил московский автомобильный клуб, в который незамедлительно вступил и Герман. Там, в автоклубе, молодой фон Бекк и познакомился с ротмистром Шалевичем, некогда командовавшим автомоторотой.
После увольнения из армии ротмистр избрал для себя стезю сыскного агента, и даже удостоился чести управлять казенном авто, постоянно нуждающимся в ремонте. После одного из заседаний автомобильного клуба Герман подошел к ротмистру и предложил свою помощь. И не только в деле ремонта видавшей виды казенной развалюшки «Рено» тысяча девятьсот второго года выпуска мощностью в двадцать лошадиных сил, но и просто помощь. По всем вопросам. Вообще. Ибо ни для кого не было тайной, что в последнее время сыскная полиция пребывает в крайне плачевном состоянии.
Началом развала московского сыска послужило пренеприятное происшествие, случившееся во время декабрьского восстания девятьсот пятого года. В своей квартире был арестован, судим и расстрелян прежний начальник сыскной полиции Войлошников. Опасаясь репрессий со стороны революционеров, из отделения стали увольняться опытные сотрудники, и заменить их было некем. Градоначальник генерал-майор Рейнбот поставил во главу московского сыска хорошо знакомого ему Моисеенко – старого служаку со стойкой репутацией взяточника. После этого в московском сыске начались разброд и шатания. Порядка не было, дела спускались на тормозах, каждый гнул свою линию и делал все что хотел.
Верный своему долгу следователь Чурилин в подковерные игры не вмешивался, держался за свою команду – педантичного агента Кабельдина – доку в составлении служебных бумаг, на котором была вся канцелярщина и писанина, и технически подкованного ротмистра Шалевича. Втроем они делали общее дело – по мере сил старались раскрывать совершаемые на вверенной им территории преступления. Но сил и средств год от года становилось все меньше, а помощи ждать было неоткуда. И тут, как нельзя более кстати, ротмистр привел к Чурилину владельца кинофабрики. Едва войдя в кабинет, Герман фон Бекк сразу же взял быка за рога – обещал любое содействие их сыскной группе, как материальное, так и техническое, но за это просился лично присутствовать на местах совершенных преступлений и принимать непосредственное участие в расследованиях. Да не один, а с киноаппаратом.
На Чурилина молодой человек произвел благоприятное впечатление. Высок, ладно скроен, с хорошей спортивной осанкой и открытым лицом. Одет добротно, но без излишнего шика. Происходит из одной из богатейших семей России – при дворе фон Бекков именуют не иначе, как «железнодорожные короли». И при этом они – благотворители и меценаты. Так отчего бы господам фон Беккам в качестве благотворительности не помочь и нуждающимся сыщикам? И потом, семья фон Бекков велика, широко рассеяна по миру, имеет связи на самом верху, и получение через фон Бекков нужных для следствия сведений представляется гораздо более продуктивным, нежели посредством официальных запросов. Это были плюсы.
Из минусов же имелся единственный момент – уже при первой встрече фон Бекк попробовал было намекнуть, что желал бы снять в своих картинах самого Чурилина. Пусть, дескать, заместитель сыскной полиции сыграет самого себя. И хорошо бы организовать съемки прямо здесь вот, в кабинете. Не говоря уже о том, чтобы проводить съемочные работы на всех местах преступлений. Взвесив все «за» и «против», Чурилин согласился принять предложение, назначив фон Бекка консультантом по общим вопросам при своем отделе. Все-таки финансирование от железнодорожных магнатов они получат уже сейчас, а со съемками можно и потянуть.
Несмотря на необязательность своего ежедневного присутствия, Герман являлся в сыскной управление, как на работу. Вот и в день, когда обеденное время застало фон Бекка в собственном авто рядом с издательством «Скорпион» за тягостными размышлениями о непростой судьбе Ольги Павловны, Герман пожаловал в сыскное управление на полчаса раньше Чурилина, и к приходу сыщика уже понимал, что день будет насыщенным. Об этом свидетельствовала приоткрытая дверь кабинета начальника следственного отдела, из которого доносилось кряхтение стражника Соловьева и басовитый голос неизвестного, напевно читающего православную молитву. Настроив киноаппарат, Герман уселся перед кабинетом и принялся гадать, что же могло произойти.
