– Я здесь по заданию полиции, – не отрываясь от глазка видоискателя, вымолвил спортивный господин.
– Скажите, господин Тихомиров, вам знакома госпожа Амалия Коган? – приступил к опросу Чурилин.
– Не имею чести знать.
– А вот Амалия Карловна вас знала. Даже записку вам оставила, прежде чем свести счеты с жизнью. Ротмистр, прошу вас, предъявите документ.
Хромовый автомобилист расстегнул увесистый портфель, вынул помятый тетрадный лист и протянул начальнику.
– Извольте взглянуть, – проговорил Чурилин, передавая бумагу букинисту в руки.
Лев пробежал глазами криво накорябанный текст предсмертной записки Амалии и с недоумением пожал плечами.
– Никак не возьму в толк, о чем идет речь.
– Где вы были нынешней ночью?
– Дома. Спал. В полпервого, как пришел домой, так и улегся. Устал очень. Разносил заказы по клиентам.
– А к Амалии Коган вы не заходили? Швейцар утверждает, что вы часто ей книги доставляли.
– Вы лучше адрес назовите, по именам клиентов я не помню.
– Вас видели на Никольской улице в доме генеральши Ермаковой около полуночи. Вы заходили к госпоже Коган в третий этаж. Затем спустились вместе с Амалией Карловной, вместе покинули дом и отсутствовали минут двадцать. Потом вернулись, проводили госпожу Коган до лифта и ушли.
– Ну да, конечно. – Лев сделал вид, что вспомнил. – Все так и было. Только я не знал, что последнюю клиентку звали мадемуазель Коган. Я принес ей заказанные книги, и у покупательницы не оказалось сдачи. Мы вышли на улицу и долго искали извозчика, который согласился бы сделать размен. А как только деньги разменяли, так сразу я проводил клиентку до лифта и пошел домой. Спать.
Чурилин недоверчиво взглянул на собеседника, спросив:
– И вам не кажется странным, что поднявшись к себе в квартиру, Амалия Коган поставила перед собой похищенную банку с головой погибшего террориста – из письма мы знаем, что зовут его Аркадий Пряхин, написала вам вот это самое письмо и приняла яд?
– Не понимаю, зачем эта женщина так поступила, – со всей отпущенной ему искренностью ответил букинист. И, пожав плечом, добавил: – Она была пьяна. Может быть, в этом все дело.
– Значит, заспиртованную голову вы вместе с Амалией Коган из сторожки протоиерея не похищали?
– Конечно, не похищал. Для чего мне?
– И вам ничего не известно о поэтах Зорине и Рюмине?
– Само собой, не известно. Я знаю поэтов Бальмонта, Брюсова, Блока. А имена тех, о которых вы говорите, впервые слышу.
Следователь помолчал, что-то прикидывая, и мрачно осведомился:
– А если мы устроим вам встречу с Зориным и Рюминым и поэты вас опознают?
– Пожалуйста, буду только рад, – широко улыбнулся Лев. И тоном человека, который знает, о чем говорит, продолжал: – Но я бы на вашем месте не стал полагаться на слова поэтов. Это люди особого толка. Фантазеры. Мечтатели. Каждый день ко мне заходят всевозможные сочинители самых разных мастей, и каждый со своими причудами. Может, эти двое – Зорин с Рюминым – чем-то на меня обижены и захотят оклеветать?
– Ну а госпоже Волынской сыскная полиция может доверять? Если мы спросим у Ольги Павловны, кто просил ее отнести в издательство «Скорпион» стихи, подписанные псевдонимом Александр Зорин? Что будет, если Ольга Павловна укажет на вас?
На душе сделалось тошно, но Лев подумал, что не сегодня завтра все будет кончено. Он вместе с Минцловой уедет из России в Ассиз, и все, что скажет Ольга Павловна, не будет иметь никакого значения. И Лев все так же добродушно проговорил:
– Простите, не имею чести быть знаком с этой дамой. Как вы сказали? Госпожа Волынская? Видел как-то раз ее мельком в доме графини Святополк-Червинской. Не более того. Оттого и не берусь судить, можно ли доверять госпоже Волынской.
– Ну что же, господин Тихомиров, попрошу вас никуда из Москвы не отлучаться, – скучным голосом протянул Чурилин. – Полагаю, вас вызовут в сыскное отделение в самые ближайшие дни. Желаю здравствовать.
– Счастливо оставаться, – притопнул сапогами хромовый ротмистр, помогая приятелю свернуть киноаппарат и сложить треногу.
Дождавшись, когда стукнет, закрываясь за посетителями, дверь, Лев заперся на ключ и, вернувшись за прилавок, погрузился в раздумья. Ах, как нехорошо! Скверная баба все-таки отравилась, хотя он и просил Амалию держать себя в руках. Думал, что его участие и помощь в похищении головы погибшего Аркаши благотворно повлияют на расшатанную психику «мадемуазель Витроль». Но нет. Не помогло. Амалия все же покончила с собой, хотя обещала спрятать голову Пряхина подальше и категорически отрицать свое участие в ночном налете на сторожку протоиерея. Знал бы, что так по-дурацки получится, не потакал бы низменной страсти, передавая любовные записочки в бульварных романах. Выходит, правильно революционные товарищи не одобряли общения Аркаши Пряхина с декаденткой.
Этой весной Амалия и Пряхин познакомились в букинистической лавке Тихомирова, и дерзкая насмешница, «мадемуазель Витроль», внезапно превратилась в кроткую овцу. Амалия почтительно внимала речам революционера-агитатора, проникаясь идеями всеобщего равенства и братства, и, похоже, совсем скоро включилась бы в классовую борьбу, однако не довелось. Аркаша погиб раньше, чем Коган окончательно перековалась.
Лев помогал влюбленным не бескорыстно. Он имел на Амалию свои виды, с ее помощью думая прибиться к «Скорпиону». Но Брюсов очень строго блюл чистоту «скорпионовских» рядов, в половине сотрудников видя врагов и завистников. И, зная о мнительности мэтра, Амалия побаивалась просить за Льва. Но Лев не сдавался. Осторожно, исподволь, он выспрашивал у Амалии о жизни редакции, и однажды в ее рассказе промелькнули имена особо настойчивых визитеров, желающих во что бы то ни стало напечататься в альманахе – Зорина и Рюмина. Амалия глумливо рассказывала, как приятно наблюдать поникшие плечи и ссутулившиеся спины этих двух бумагомарак, когда, получив очередной отказ, они бредут через редакционную комнату к дверям. И, отправляясь на обед в гостиничный ресторан, видеть либо Зорина, либо Рюмина напивающимися в кабачке напротив.
И Лев сразу же придумал, как можно использовать этих бедолаг. Делая вид, будто бы хочет позабавиться, Лев стал подбивать Амалию устроить розыгрыш и все-таки издать их творения, но, как Лев ни просил, стихи двух неудачников Амалия принять отказалась, сославшись на отвратительный стиль и убогое содержание. Амалия, Амалия! Так боялась Брюсова, а смерти не испугалась, следом за Аркашей отправившись туда, откуда нет возврата.
Лев потер виски, поднялся из-за стойки, запер изнутри магазинную дверь и отправился к деду. Дед по своему обыкновению дремал в соседнем зале, заполненном оккультной литературой, но стоило Льву приблизиться, старик вскинулся в кресле и вопросительно уставился на внука. Лев улыбнулся и участливо спросил:
– Дедуль, а не принести ли стаканчик винца?
