Он кое-как поднялся на ноги и приготовился вновь броситься на Хеннесси, которая стояла и курила рядом с неоконченной обнаженной натурой.
– Стоять, – произнес голос у него за спиной.
Что-то холодное и тупое защекотало кожу у Миртла под ухом.
– Иначе будешь слизывать с пола свои разлетевшиеся мозги.
Он замер.
– Будь добр, передай нож Хеннесси.
Он протянул нож Хеннесси, и та бросила его в открытую банку с краской.
– Джордан, – сказала Хеннесси, – где тебя носило?
Голос, прилагавшийся к пистолету, ответил:
– На четыреста девяносто пятом была авария.
Незнакомка оказалась перед ним. Первым, что он увидел, был пистолет, направленный ему в лицо – «вальтер» с выцарапанным на стволе словом «дипломатия». Вторым, что он увидел, был человек, державший пистолет.
Это был двойник – а как иначе? Она выглядела совершенно как Хеннесси – такие же волосы, такое же лицо, такое же колечко в носу, такие же татуировки. Она и двигалась, как Хеннесси, быстро, уверенно, занимая пространство по максимуму – сплошь мускулы, сила, вызов, оскаленные зубы.
Он ненавидел ее.
– Ну, и кто тут сучка? – спросила Хеннесси, так же лениво и кротко.
Он произнес оскорбительное слово на букву «п». Не «праздник».
– Не будь таким предсказуемым, – сказала Хеннесси и затушила сигарету об его лысину.
Когда он перестал вопить, двойник с пистолетом сообщил:
– Мы сейчас прогуляемся до двери, а потом ты сделаешь так, чтобы больше я тебя не видела.
Они втроем зашагали по длинному коридору, мимо груды картин, которые он собрал, и дошли до двери с выбитым стеклом.
Пик стоял там, дрожа и едва сдерживаясь. Половину его лица покрывала кровь, хотя трудно было сказать, откуда она текла. Робинсон сидел на корточках, держа на ладони несколько зубов, вероятно своих.
В серых утренних сумерках виднелись еще три девушки. Свет был тусклый, но Миртлу показалось, что они тоже очень похожи на Хеннесси. По крайней мере, они все держались с таким видом, как будто им ничего не стоило тебя трахнуть.
Та, которую звали Джордан, порылась у Миртла в карманах и достала бумажник.
– Память у меня дырявая, – пояснила она.
Миртлу редко доводилось слышать нечто столь же жуткое, как дружелюбие в ее голосе в ту минуту, когда она сфотографировала на мобильник его удостоверение.
– Чтобы не забыть. А, погоди-ка.
Она извлекла из бумажника приглашение на Волшебный базар.
– На нем мое имя, – предупредил Миртл.
Хеннесси рассмеялась, как будто это была наименее существенная деталь.
– Ты пожалеешь, – сказал он, когда Джордан передала приглашение одной из девушек, и оно исчезло.
– Сомневаюсь, дружище, – ответила Джордан.
Хеннесси широко улыбнулась Миртлу – ее улыбка была способна поглотить всю планету.
– Спасибо за танец.
10
Ронан бродил не первый час.
Сначала он шел в никуда, просто переставляя одну ногу за другой и не сводя глаз с ботинок. Под ногами были листья, листья с чужих деревьев, которые не знали его и не беспокоились о нем. Он поворачивал, только когда поворачивала дорожка, когда впереди нависало здание, когда стена кампуса грозно гнала его обратно. Наконец Ронан добрался до лабиринта в уединенном дворике возле богословского факультета. Некоторые лабиринты здесь были сделаны из камня или кустарников, а этот представлял собой просто похожий на мозг узор, выложенный плитками на земле. Выйти из него можно было в любой момент. Единственным, что удерживало человека в лабиринте, были его собственные ноги.
Ронан дошел до середины, потом вышел, и снова вошел, и опять вышел. Он ни о чем не думал – иначе он непременно подумал бы о том, что Адам сейчас объясняется с инспектором и еще бог весть с кем.
Он просто шел.
Просто шел.
Просто шел.
Будь у него машина, он бы сел за руль и поехал. Куда? Куда угодно. Как можно быстрее.
«Чем больше камушков брошено, чем туже закручена спираль, тем сложнее игра».
В какой-то момент позвонил Диклан.
– Я же просил тебя написать утром. Что тут сложного?
Ронан попробовал ответить, но голос ему отказал. Он попробовал еще раз. Голос прорезался, хотя слабо походил на его собственный. Этим голосом он сказал Диклану:
– Я разгромил его комнату.
Настала тишина. Затем Диклан произнес:
– Я позвоню Адаму.
Ронан продолжал ходить по лабиринту. Где-то кто-то играл на одинокой звонкой валторне – очень, очень хорошо. Ее было гораздо лучше слышно, чем приглушенный шум машин.
Он сел в центре лабиринта. Положил голову на колени. Сомкнул руки на шее. Так Адам и нашел его спустя некоторое время. Он устроился сзади, так что они оказались спиной к спине в середине лабиринта.
– Диклан вынес крабов, – сказал Адам.
Ронан молчал.
– Он велел все валить на тебя, – продолжал Адам.
Ронан молчал.
– Я сказал им… – Адам помедлил. – Я сказал, что ты напился. Прости, я…
– Все нормально, – ответил Ронан. «Пьяный неудачник громит комнату в общаге». – Нормально. Это я виноват. Плевать, что обо мне подумают. Не важно, блин, что обо мне подумают. У тебя неприятности?
– Конечно.
Было невозможно понять реакцию Адама, не видя его лица. Держался он очень отстраненно.
– Мне придется возместить ущерб. Флетчеру пришлось поручиться, что это был ты, а не я. И пускать тебя больше нельзя. Меня заставили подписать какую-то штуку, где говорится, что ты впредь не появишься на кампусе.
Валторна грустно сыграла нисходящую гамму и снова взмыла вверх.
– Я заплачу, – сказал Ронан.
Отец оставил ему некоторую сумму, и он ее не трогал. Зачем тратить деньги, если можно приснить все необходимое?
Все, кроме жизни здесь.
Адам повернулся. Ронан тоже. Они сидели лицом друг к другу, в центре лабиринта. Адам вытер слезу на правом глазу Ронана. И показал палец. Тот влажно блестел от одной-единственной капли. Потом Адам вытер слезинку на левом глазу. И тоже показал Ронану палец.
Он был испачкан черным.
Ночная грязь.
– Ничего не получится, – сказал Адам.
Ронан и так это знал. Знал, потому что понимал: было уже поздно ехать и смотреть квартиры, а Диклан ему не напомнил. Это значило, что Диклан отменил встречи. Ронан знал, что все кончено, поскольку Адам подписал бумагу, где говорилось, что Ронану нельзя бывать в кампусе. Это значило, что Ронан вернется и будет ждать его в Амбарах.
