– Представляете, я думал, что стану знаменитым автором взрослых романов. Я хотел быть серьезным художником и заниматься изобразительным искусством. Но нет, мой агент сказал, что для детей я подхожу больше, и ВОТ УЖЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ я…
– Можно я возьму тебя за руку? – шепотом спросила Индия.
Лин осознала – с чувством глубочайшего стыда, которое знакомо только родителям – что ее маленькая дочь обращается не к ней, а к незнакомой рыжеволосой девочке.
Она тихонько пожурила Индию и шепнула рыжей девочке:
– Прости, пожалуйста.
– Все нормально, – ответила та и без колебаний протянула Индии руку.
Индия сунула в нее свои пухлые пальчики, а потом порывисто поцеловала тыльную сторону ладони девочки.
– Индия, – в ужасе произнесла Лин. – Пойдем поговорим.
– Благослови тебя бог, – шепотом сказала рыжая девочка Индии, которую мать потащила прочь; выражение лица у нее было блаженное и неопределенное.
– Давайте сразу перейдем к вопросам и ответам! – сказал один из книготорговцев бодрым тоном, который намекал, что всё в порядке, и означал, что всё плохо.
Пока книгопродавцы передавали вопросы от одних детей («Сколько вам лет? Кланси – это реальный человек? У вас есть собаки? Как их зовут?»), другие дети подобрались поближе к рыжей девочке. Они старались прислониться к ней, потрогать за ногу или, как Индия, ухватить за руку. Она привлекала их гораздо больше, чем знаменитый писатель.
Моргентхалер повысил голос, и тот зазвучал менее бодро.
– Вообще-то, Мария… если не ошибаюсь, тебя зовут Мария? Кукол Мальчика-скунса нет по причине затянувшегося юридического спора из-за прав на использование авторских образов. Потому что, оказывается, нужно найти адвоката, который не спит с твоей женой, если хочешь хорошего… Эй, вы что-то имеете против того, как я веду свои мероприятия?
Последняя фраза относилась к человеку в костюме старика.
Моргентхалер разозлился и сорвал с ростовой куклы голову.
За секундной тишиной, когда голова старика отлетела, последовал столь же короткий стук, когда она покатилась к сидящим детям.
Растрепанный Моргентхалер посмотрел ей вслед, а потом набросился на безголовое тело.
Начался хаос. Повалились еще несколько кукол. Стул как будто сам поскакал прямо на сидевших в первом ряду детей. Какой-то родитель получил пощечину. Книжки с картинками взмыли в воздух, шурша страницами, как раненые птицы. К Моргентхалеру прилипла шерсть от костюма зеленой собаки. Его внутренний ребенок – крошечный анархист, миниатюрный монстр – вопя, просился на волю.
Все превратилось в хаос. Кроме рыжеволосой девочки, стоявшей в заднем ряду.
– Убейте свои сны, дети! – вопил Моргентхалер. – Убейте свои сны, пока Нью-Йорк не добрался до них и не изуродовал, как… как…
Человек в костюме кальмара уволок его за дверь.
После того как все ушли – дети, родители, книготорговцы, журналистка, куклы – Моргентхалер вернулся в галерею и встал в пятне вечернего света. Теперь, когда никого не было, галерея представляла собой огромный куб из бетона и стекла. Телефон гудел. Моргентхалер был уверен, что это его агент. И он не желал с ним говорить.
Моргентхалер поднял голову и понял, что он в галерее не один. Осталась рыжая девочка. Она стояла рядом с вращающейся трехмерной штукой, которую он предложил выставить, потому что не понимал, что это такое. Девочка была рыжая, она совершенно не походила на его заблудшую жену, но внезапно Моргентхалер вспомнил, что испытывал, находя на одежде ее волос.
Ощущение было неприятное.
А он думал, что запер дверь.
– Мероприятие окончено, – сказал Моргентхалер. – Все закончилось.
– Я ищу Хеннесси, – произнесла девочка.
– Что?
Она помолчала.
– Вы мне поможете?
Моргантхалер не мог помочь даже себе. Он пять минут пытался открыть бутылку минеральной воды, чтобы утопить свои печали, но крышка оказалась слишком тугой.
– Не знаю никакой Хеннесси, – ответил он.
Девочка указала на картину на стене.
– Ну как же. Это нарисовала Хеннесси.
Она указывала на картину под названием «Речной вид». Имя художника – Джо Джонс – значилось в углу, и дата тоже: 1941.
– Деточка, – сказал Моргентхалер, – это картина стоимостью шестьдесят тысяч долларов, написанная почти сто лет назад. Джо уже умер. Я не знаю, кого ты ищешь. Спроси что-нибудь другое.
Она внимательно посмотрела на него, потом рассеянно потерла локоть.
– Можно мне… остаться здесь?
– Что?
– Только на сегодня, – она указала на шикарную кушетку возле «Речного вида». – Пожалуйста.
«Бездомная». Теперь он начал кое-что понимать. Буквально вчера журналистка говорила что-то о бездомных, но Моргентхалер не помнил, что именно. Наверное, он невнимательно слушал.
– Есть приюты, – сообщил он девочке.
Он же не обманывал. Приюты правда бывают в городах.
– Мне нужно побыть где-нибудь без людей.
Она не плакала, но заламывала руки таким жестом, который, как было известно Моргентхалеру, обычно предвещает слезы. Он надеялся, что она не заплачет перед ним, потому что тогда заплакал бы и он; он всегда блевал и плакал за компанию.
– Нельзя, – ответил он. – Прости, но это исключено. Здесь ценные вещи.
Он ожидал, что девочка возразит, но она тихонько пошла к двери, не сказав больше ни слова. Открыв дверь, Моргентхалер ощутил порыв теплого воздуха с улицы, совсем не по погоде. Девочка вышла. Он задвинул щеколду.
Всё с ней будет в порядке, подумал он. Наверное. Так ведь?
Он почувствовал себя странно обделенным. Дело было не в том, о чем она попросила, а в том, о чем не попросила. Не в том, чем она напоминала его жену, а в том, чем не напоминала. Не в том, что она заставила его забыть разочарования минувшего дня, а в том, что он ощутил их с особой остротой.
Внезапно Моргентхалер отодвинул щеколду, распахнул дверь и сбежал на тротуар.
– Эй! – крикнул он. – Эй!
Девочка уже прошла несколько шагов. Она остановилась.
– Я тебя отвезу, – предложил он. – В приют. Или за едой.
Она очень мило и печально улыбнулась, покачала головой и двинулась дальше.
– Я не хочу, чтобы вы пострадали.
Она отвернулась и ушла, и оба заплакали.
41
Когда настала ночь, Ронан проводил Адама до конца подъездной дорожки – Бензопила сидела у него на плече, ненастоящее солнце было засунуто в капюшон куртки, чтобы освещать землю под ногами. Три часа прошли, и теперь карета должна была превратиться в тыкву, а кони в мышей. Адам пытался ехать на сонном мотоцикле с той же скоростью, с какой шагал Ронан; он поворачивал руль туда-сюда, чтобы удержаться на зыбкой прямой линии, и вынуждал фонарь качать головой, словно неуверенно отказывая. Казалось, он вот-вот свалится, но до сих пор Адам не упал ни разу. Ронан не знал, где он вообще научился ездить. Может, его научил механик, у которого он подрабатывал, пока учился в школе. Может, кто-нибудь на другой подработке, на складе. Адам приобретал навыки, как другие люди приобретают одежду и продукты. Он в принципе не уходил с рынка.
