Я улыбнулась.
– Не беспокойтесь. Я приду.
Андрей настойчиво предлагал остаться на ночь, но я отказалась. Слишком много сумбура было в голове, слишком неприятной казалась атмосфера особняка Левиных. Потому я сказала: «Нет, нет, большое спасибо, но мне нужно домой», поймав себя на том, что почему-то едва не произнесла это по-французски.
В гостиной, громадной, как католический собор, двое мужчин устанавливали ель. С ее мягких лап осыпался снег. Наверняка ее срубили где-то неподалеку. Весь поселок окружали еловые заросли. Рядом с елкой, среди открытых коробок с игрушками и мишурой, весело скакала Настя. Она обернулась и с широкой улыбкой на бледном до синевы лице помахала мне рукой. Я не нашла в себе сил ответить.
Инга, так и не проронившая ни слова, провожала меня до машины. Угрюмая, высокая, с развевающимися черными волосами, она ежилась в пальто, засунув руки в сложенные муфтой рукава. Снег падал нам на головы.
По пути я вспомнила, что так и не отдала ей подарок. Выудив кукол из салона, я вручила их Инге, с удовольствием увидев на ее сжатых губах улыбку.
– Какая прелесть! – восхитилась она, щурясь от снега и поворачивая фигурки то так, то сяк. – Где ты нашла это чудо?
– В Париже. Как знала, что пригодится, – улыбнулась я. – Продавец сказал, что это куклы, танцующие джайв. Думаю, тебя это утешит.
Инга метнула на меня странный встревоженный взгляд, но ее вопрос прозвучал спокойно и даже мягко:
– А тебя?
– Так холодно, – попробовала я увильнуть от ответа, – беги домой, простудишься…
– Не финти, – строго сказала Инга, удерживая меня за рукав. – Я, конечно, понимаю, что после этого ты вряд ли захочешь к нам приезжать. И даже осуждать тебя за это не могу. Сама понимаешь, в каком ужасе мы живем. Иногда я сестрицу просто ненавижу.
Она произнесла это ровным, лишенным интонаций голосом, констатируя факт. Что-то подсказывало мне не лезть с утешениями.
– У нас ведь гости такая редкость, – буднично продолжила она, но теперь в ее словах послышалась горечь. – Даже несмотря на бабло. Настю нельзя оставить одну надолго. У нее постоянно случаются приступы паники. Лева, конечно, успокаивает ее, как может, но надолго ли его хватит? Он ведь почти не спит уже.
Я не знала, что сказать, потому молчала, прислонившись спиной к холодному боку машины.
– Отец, конечно, возится с Настей, таскает ее по врачам, но, по-моему, все это бесполезно. А мать, – Инга махнула рукой. – По-моему, ей давно наплевать. Она даже сомневается, что могла родить такого Франкенштейна. Мой муж вот не выдержал… Сбежал. Сказал, что не хочет плохой наследственности в семье.
– У всех бывают проблемы, – пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать, но Ингу это только разозлило.
– Да что ты знаешь о проблемах? – вскричала она.
О проблемах я, к своему несчастью, знала достаточно много, но развивать тему не стала, потому кивнула и открыла дверь машины, показывая тем самым, что разговор окончен. Инга мрачно смотрела, как я сажусь в салон, а потом вцепилась в дверцу.
– Ты приедешь завтра? Пожалуйста, приезжай. В конце концов, нашу самую страшную тайну ты уже знаешь. Просто держись от Насти подальше, и все будет хорошо. И потом, ее уложат спать на вечер.
– Я приеду, – пообещала я, хотя была в этом совсем не уверена. Кажется, Инга это почувствовала.
– Приезжай, – вторично попросила она. – Неужели в новогоднюю ночь одной лучше?
– Хорошо, хорошо, – закивала я. – Давай, я поеду уже, поздно…
Инга отпустила дверцу. Я завела мотор и уже приготовилась выехать из открытых ворот, как вдруг Инга постучала в стекло. Я опустила окно.
– И вот еще что, – вдруг сказала она. – От папашки моего держись подальше. Он еще тот ходок, а ты ему явно приглянулась.
Сверток я распаковала дома. Кристоф прислал мне шоколад, элегантный шарф, флакон духов Диора, пару французских бестселлеров с трогательной надписью: «Чтобы ты не забывала язык Дюма», десяток фотографий, на которых он запечатлел Бакса, и короткое письмо, похожее на записку, пришпиленную к холодильнику.
«Дорогая Алиса.
Очень скучаю по тебе. Твой пес – настоящий Казанова. Он обрюхатил обеих моих девочек. Чувствуется русская школа. Он хорошо себя чувствует и даже поправился на несколько килограммов. Если ты будешь выставлять его в будущем году, придется сажать на диету. Кажется, он привык, но все еще спит с твоей перчаткой. Я приеду в конце января и привезу его. У меня все хорошо, постепенно привыкаю быть один.
Желаю тебе хороших праздников.
Кристоф».
О трупе в шахте лифта не было даже намека. Ни словечка. Я бездумно смотрела на сложенный вчетверо лист бумаги, размышляя, что бы это могло означать. Тело Оливье до сих пор не нашли?
Сомнительно.
Французская полиция все-таки работает не совсем скверно. Или совсем? Новостей о покойнице в моем доме больше не было. Меня перестали искать? Никто не установил, что мы с Оливье посещали одни и те же занятия? Никто не разыскивал пропавшего парня?
Уже лежа в кровати, я предположила, что тело, скорее всего, нашли, но вряд ли опознали, особенно учитывая характер нанесенных ранений. Плюс падение с высоты… Труп в шахте могли связать с кем угодно, например с семьей арабов, живущих этажом ниже, но не с почтенным аристократом, пустившим пожить в апартаменты некую даму. Начни полиция рыть носом в этом направлении, владелец информационного холдинга был бы в курсе, а Кристоф ничем не дал это понять.
Сна не было. Постепенно к мыслям о неупокоенном трупе Оливье пришли воспоминания о сегодняшнем вечере. Я невольно прикоснулась к ране на голове и поморщилась, когда под пальцами отозвался тупой отголосок недавней боли. Семейство Левиных перестало казаться интересным. Я решила дождаться Кристофа, а потом попрощаться с ними навсегда.
Однако утром мое настроение изменилось. По телевизору показывали развлекательные программы, которые я не видела больше двух лет, днем начался старый фильм о нелепых приключениях врача, по пьяни улетевшего в Ленинград к чужой, но такой привлекательной женщине, а следом, если верить рекламе, намеревались показать продолжение этого фильма, которое я никогда не видела. В четыре часа позвонила Лилька и сдержанно поздравила меня с наступающим Новым годом. Мы немного поболтали, после чего она безразличным тоном поинтересовалась о моих планах на эту ночь.
– Ты, наверное, поедешь к этим Левиным? – спросила она. Я на секунду замешкалась. На экране красавчик Ипполит швырял на пол пьяного Лукашина.
– Нет, не поеду, – твердо ответила я. Лилька выдохнула и сказала чуть повеселевшим тоном:
– Ну, дело, конечно, твое. А может быть, нам…
– Лиль, я не собираюсь отмечать. Что-то притомилась за последние дни. Посмотрю «Голубой огонек» и лягу спать. Даже готовить не буду.
