Время от времени проходили, таясь в тени домов, сбиры – агенты всесильного Совета Двадцати, наводившие ужас на случайных ночных прохожих.
Но большая часть порядочных горожан, большая часть счастливых обитателей Светлейшей Республики, чья власть раскинулась на всю Адриатику и большую часть Средиземноморья, давно уже спали безмятежным сном праведников – или беспокойным сном грешников, это уж как кому повезло.
В этот час около темного палаццо, расположенного на безымянном канале неподалеку от Школы Святого Георгия, остановилась скромная темная гондола.
Высокий гондольер ухватился за полосатый причальный столб, обмотал вокруг него веревку и помог своему единственному пассажиру, мужчине средних лет в темном плаще, перебраться с палубы гондолы на причал.
Пассажир гондолы подошел к двери палаццо и постучал в нее бронзовым молотком в форме феникса.
Должно быть, его ждали, потому что дверь тут же открылась и на пороге появился слуга, несмотря на поздний час, облаченный в черно-фиолетовую ливрею – видимо, таковы были геральдические цвета хозяина палаццо.
– Мастер Джакомо Маринетти! – представился ночной гость.
– Вас ожидают! – проговорил слуга и отступил в сторону, пропуская мастера в дом.
Он запер дверь и повел гостя через аркаду первого этажа, мимо отсыревших, покрытых плесенью стен, к широкой лестнице, ведущей на второй, парадный этаж.
Здесь они миновали анфиладу богато убранных комнат, стены которых были украшены выцветшими от времени старинными гобеленами, служащими не только для украшения, но и для борьбы с сыростью, и портретами знатных господ в костюмах прошедших веков. В одной из комнат длинный резной стол черного дерева был еще завален остатками вечернего пиршества.
Миновав эти комнаты, слуга остановился перед высокой дверью, покрытой тонкой резьбой, распахнул эту дверь и отступил в сторону, пропуская вперед гостя.
Мастер Джакомо шагнул вперед – и оказался в саду, в одном из тех пленительных, тайных садов, которые прячутся за стенами многих старинных венецианских палаццо.
Узкие дорожки разбегались по сторонам, огибая клумбы и шпалеры с чудесными розами, наполняющими сад своим волшебным ароматом, апельсиновые деревья, усыпанные золотыми плодами, и прячущиеся среди них античные статуи.
Заглядевшись на этот удивительный сад, мастер Джакомо не сразу увидел сутулого мужчину лет шестидесяти в полурасстегнутом бархатном камзоле тех же черно-лиловых цветов и в сбившемся набок напудренном парике.
– Не правда ли, этот сад прекрасен? – проговорил этот мужчина, выходя из тени апельсинового дерева.
– Да, ваша милость, – ответил мастер с низким почтительным поклоном.
– Мне говорили, мастер Джакомо, что вы – лучший из мастеров острова Мурано.
– Тот, кто сказал это, был слишком добр ко мне, – мастер снова поклонился, – однако не буду спорить, я и правда неплохо делаю разные вещицы из стекла.
– Должно быть, вам тоже немало говорили обо мне…
– Я знаю, что вы – маркиз Сантакьяра, член семейства, имя которого уже триста лет числится в Золотой книге республики…
– Вообще-то, четыреста, но кто считает! Но я думаю, мастер Джакомо, вы слышали обо мне не только это. Уверен, что вам говорили также, что я – алхимик, знаток колдовства и чародейства, что я дрессирую саламандр и грифонов, делаю золото из мусора и превращаю прекрасных девушек в жаб и тритонов…
– Я не слушаю всякие глупости, ваша милость!
– А зря. Среди глупостей иногда можно услышать и два-три слова правды. Впрочем, девушек в жаб я не превращаю – для чего? Девушки мне нравятся гораздо больше.
Лицо мастера удивленно вытянулось.
Маркиз, увидев это, весело расхохотался.
– Шучу, шучу!
Он сбросил улыбку, как сбрасывают опостылевшую маску, и проговорил серьезным, внушительным тоном:
– Но я пригласил вас в такой поздний час не ради шуток. Я хочу поручить вам большую и ответственную работу.
– Я к вашим услугам, ваша милость!
– Видите ли вы этот сад?
– Как я могу не видеть его!
– Нравится ли он вам?
– Еще бы!
– Он и правда, хорош. Но у него есть один большой недостаток. Догадываетесь, какой?
Мастер молчал, и тогда Маркиз ответил сам:
– Как и все прекрасное в этом мире, он недолговечен. Как недолговечна весна, как недолговечна женская красота, как недолговечна юность человека…
– Что поделать? Сама наша жизнь коротка, такой создал ее Господь, чтобы мы еще больше ценили его дары.
– Все так, мой друг, все так! Не в наших силах продлить жизнь, не в наших силах продлить весну, но мы можем сохранить ее быстротечную красоту. Мы можем запечатлеть ускользающую красоту на холсте художника, в мраморе скульптора или в переливах стекла… для того, мой друг, я и позвал вас сюда. Я хочу, чтобы вы в своей мастерской создали стеклянный сад, подобный этому саду. Сможете ли вы исполнить такой заказ?
– Почему бы нет? – Мастер еще раз оглядел сад – но уже другим взглядом, цепким и внимательным взглядом художника, схватывая важные детали.
– Если вы возьметесь за эту работу – я хочу, чтобы в нее были внесены кое-какие тонкие штрихи… не совсем обычные штрихи.
– Что вам будет угодно, ваша милость.
– Что ж, ловлю вас на слове, мастер Джакомо. Когда вы приступите к работе?
– Завтра же… то есть уже сегодня, и я приеду к вам еще раз со своими подмастерьями и с инструментами, необходимыми для того, чтобы зарисовать сад. Когда эта часть работы будет закончена, я смешаю стеклянную массу подходящего цвета…
– Вот этот этап меня особенно интересует. Я хотел бы присутствовать в это время в вашей мастерской.
– Это против моих правил, ваша милость. Я не люблю, чтобы в моей мастерской находились посторонние.
– Можно ли считать меня посторонним? Ведь я – заказчик, я щедро заплачу вам за эту работу!
– Это так, ваша милость, но у всех нас есть определенные правила…
– Правила для того и существуют, чтобы время от времени их нарушать, не так ли?
Мастер Джакомо хотел что-то ответить, хотел возразить господину маркизу, хотя и не в его правилах было спорить с заказчиками – но вдруг он увидел, что возражать некому, потому что рядом с ним никого нет, что он один стоит в чудесном саду.
Мастер пожал плечами – до него и правда доходили слухи о чудачествах и странностях маркиза Сантакьяра. Возможно, среди этих странностей была и манера внезапно исчезать посреди разговора, словно провалившись сквозь землю.
