– Алексей Макарович, вы идете? – донеслось с опушки. – Или нашли что?
Он глухо выругался, заспешил к опушке, а выходя из леса, сделал вид, что застегивает штаны – мол, приспичило, оттого и задержка. Странное чувство настойчиво твердило, что не надо говорить о случившемся…
Глава четвертая
– Наслышан о вашем незапланированном боестолкновении, – проворчал начальник милиции майор Черепанов. – Уже что-то, вы хоть как-то, но зацепили банду. Жалко, что закончилось ничем, но все живы, и эти упыри теперь знают, что милиция работает… Ты что устроил на заводе, капитан? Мне уже поступают жалобы.
– А что я устроил на заводе? – удивился Алексей. – Указал директору и секретарю парткома на выявленные недостатки в их деятельности, благодаря чему мы имеем еще четыре трупа? Банковские тоже виноваты, Виктор Андреевич, им бы я также указал, но трупы на критику не реагируют.
– Да, возможно, ты прав, – поморщился майор. – И все же полегче. Не забывай, что это руководство с партбилетами и надо с ними уважительнее, что ли. Мы же не хотим, чтобы на тебя настрочили донос в райком или, боже упаси, в обком?
– Как скажете, Виктор Андреевич, – пожал плечами Алексей. – Я даже с преступниками могу вести себя вежливо и учтиво, предоставлять им адвокатов и удобные условия проживания в изоляторе… В общем, так, Виктор Андреевич, мы пока не знаем, почему преступников потянуло к Чертову бору – случаен этот маневр или их что-то связывает с этим лесом. Мы объехали лесной массив, насколько позволяли складки местности, и не отметили ничего подозрительного. Преступники ушли. Бор огибают две проселочные дороги, а еще одна проходит через лес, но я не уверен, что по ней проедет даже бронетранспортер – такая она непроходимая. Мы вернулись в город на последних каплях бензина. Машина бандитов уничтожена огнем – мы «метко» влепили ей в бензобак. Но в ней и не было ничего существенного. Собрали отстрелянные бандитами магазины, отдали экспертам – отпечатков пальцев не выявлено. Эти люди дьявольски умны и изобретательны. Осталось выяснить, откуда машина…
– Уже выяснили, – отмахнулся Черепанов. – Машину угнали ночью с проходной хлебозавода. Это служебный транспорт директора Ильинского. Руководство завода работало всю ночь – по сорванным годовым планам и по аварии, приведшей к обесточиванию предприятия. Люди разошлись, а Ильинский лег спать в рабочем кабинете, чтобы не тратить время на поездку домой… В общем, пропажу государственной собственности обнаружили только после обеда.
– Замечательно! – восхитился Алексей. – Опять вопиющая халатность – теперь уже работников проходной и водителя. Их мы тоже не подвергнем разносу, Виктор Андреевич? Я бы проверил и их, и директора Ильинского. Причастность сомнительна, но убедиться надо. Поговорите с военными, Виктор Андреевич, у вас же есть на них выходы? Пусть прочешут местность вокруг леса, поработают с жителями окрестных деревень. Мы могли бы и сами, но штат отдела, мягко говоря, маловат.
– Представляю их реакцию… – усмехнулся Черепанов. – Ладно, капитан, за «поговорить» в лоб не дадут.
Лишь в десятом часу вечера Алексей задворками выбрался на Базарную улицу, обошел 60‐й дом, отчаянно сопротивляясь нахлынувшим воспоминаниям.
Еще не стемнело – сумерки сгущались медленно, зловеще. В некоторых окнах горел тусклый свет. На электричестве экономили, использовались маломощные осветительные приборы. Фонарей на улице и вовсе не было – не дошли еще до них руки. Детская площадка была пуста, на лавочке сидел старый дед, переживший две мировые войны и все, что между ними. Алексей, хоть тресни, не мог вспомнить, как его зовут. Такое ощущение, что старик не постарел – некуда дальше. Он с трудом поворачивал голову. Алексей поздоровался, но тот его не видел и не слышал.
А вот старушка, с которой он столкнулся на первом этаже, его узнала. Она смотрелась неважно, опиралась на палочку, но имела ясный ум и хорошее зрение.
– Прасковья Семеновна? – Черкасов учтиво склонил голову. Удивительна память человеческая – сколько воды утекло, а ведь приходят на ум правильные слова.
– Постой-ка, – скрипнула старушка. – Ты же Алексей, сын Макара Андреевича и Тамары Ульяновны, царствие им небесное…
– У вас прекрасная память, – похвалил Алексей. – Да, выжил, вернулся в родные пенаты. У вас-то как?
Пришлось задержаться – глаза женщины наполнились слезами, ее прорвало. Она всхлипывала, ощупывала Алексея, проверяя на подлинность, и говорила, говорила, а ему было неловко прерывать женщину.
Квартал построили в 24-м – с тех пор и живет здесь, как переехала из частного дома, всех пережила – большинство соседей, двух мужей, обоих деток и даже одного внука, скончавшегося от туберкулеза. Первый муж погиб на Первой мировой – пал за Отечество и царя-батюшку во время знаменитого Брусиловского прорыва. Двое детей остались. Уже в годах была, когда вторично сошлась с мужчиной – военный был, герой Гражданской войны, детей уже поздно было рожать, да и сгинул благоверный в хаосе Антоновского мятежа на Тамбовщине, где командовал красным эскадроном. Ходили слухи, что попал в плен к мятежникам, умирал мучительно и долго – за то, что жег их проклятые мятежные деревни без страха и упрека… Сын погиб на фронте в июне 41-го – только принесли похоронку, а через пару дней уже немцы в Уварове хозяйничали. Дочь умерла от легочной болезни в эвакуации на Урале – туда вывезли всех специалистов химзавода плюс часть оборудования. Неразбериха была страшная, немцы наседали, важнее было вывезти станки, чем членов семей, да и заупрямилась Прасковья Семеновна – давай, мол, одна, ничего со мной не сделается, немцев скоро выгонят, снова встретимся. Так и есть, ничего с ней не сделалось, а о том, что дочь умерла в 43‐м, узнала только в 45-м, когда Победу отметили. Всю оккупацию здесь провела, выжила – немцы не шибко пенсионеров доставали, если те не якшались с партизанами и евреев не прятали…
– Что с квартирой, Прасковья Семеновна? – спросил Алексей, едва иссяк поток ее словесности. – Мы в пятой жили. Поселили туда кого или как?
– Да вроде никого там нет, – сообщила соседка. – В четвертой живут, в шестой живут, а вот в вашей… Взламывали ее квартирные воры, потом приходили люди из жилконторы с участковым, замок опять повесили…
Он распрощался с соседкой, заспешил наверх. Три квартиры на последнем этаже, забитый люк на чердак. Его дверь – по центру, разбухшая от старости и сырости, все еще обитая дерматином. Две скобы, ржавый замок – еще бы доски крест-накрест набили и эпитафию написали!
Набора отмычек при себе не было, но трофейный перочинный нож с отверткой имелся. Он выкручивал шурупы из скобы – они не успели проржаветь и намертво врезаться в дерево, аккуратно снял ее вместе с замком. Скрипнула дверь, впуская в нутро квартиры, где он не был много лет. Пахнуло плесенью, сгнившей мебелью, давно забытым детством.
Он стоял посреди затхлого пространства и мысленно уносился сквозь толщу времени. Это было так давно, и уже казалось, не с ним…
Из полумрака выплывали стены со старыми обоями – выцветшими, пузырящимися. Проявлялись очертания буфета, старого серванта, стулья, составленные друг на друга. Жесткая софа, платяной шкаф в смежной комнате, которая когда-то считалась его.
