– Обязан? – уточнил Алексей.
– Странно, нам казалось, вы не глухой, – ехидно заметила женщина. – Хорошо, подтвердим – ОБЯЗАНЫ.
– У нас имеются сведения, что сегодня вы столкнулись с бандой, совершившей ограбление на заводе ЖБИ, – сказал Мирский. – Для вас и ваших людей этот бой оказался неудачный. Мы не собираемся разбирать полеты, но надеемся, что в следующий раз вы будете действовать умнее и решительнее.
Алексей молчал. Эти люди ему сразу не понравились, и чем дольше они тут сидели, тем тягостнее становилось на душе. Он решил не спорить, не хамить – лишь бы убрались поскорее.
– Вам понятны мои слова? – спросил Мирский.
– Да, я не жалуюсь на слух, как верно предположила ваша коллега.
– Игорь Борисович спросил не об этом, – подметила Рахимович.
«Играют в злого и не очень злого следователей, – недоуменно подметил Черкасов. – Зачем? Он вроде не под следствием. Привыкли и не могут иначе?»
– Да, я все понял, – неохотно выдавил он. Эти люди реально могли иметь полномочия, о которых никто не поставил его в известность.
– Отлично, – Мирский подтолкнул вырванный из блокнота листок. – Это номер нашего телефона в отделе ГБ. Можете докладывать посредством личного визита, можете по телефону. Если на звонок не отзовутся, повторите попытку. А сейчас мы удаляемся, продолжайте отдыхать. Но не забывайте, что в семь утра начинается рабочий день. А для вас – в шесть.
– Небольшой вопрос, товарищи офицеры, – шевельнулся Алексей. – Вы, конечно, наслышаны о гибели предыдущего начальника угро товарища Вестового. Незадолго до смерти он телефонировал в отдел МГБ, подозреваю, что вам. О чем шла речь? Я должен это знать, поскольку это входит в мои обязанности.
Он не ожидал правдивого ответа, просто отслеживал реакцию. Маски на лицах собеседников остались нетронутыми. В глазах ничего не блеснуло.
– Вы уверены, что ваша информация верна и товарищ Вестовой звонил именно нам? – чуть не по слогам вымолвила Рахимович.
– У вас неверные сведения, – сказал Мирский. – Капитан Вестовой этого не делал. По крайней мере нам с коллегой он не звонил. Еще вопросы?
– Нет, не смею вас задерживать, – с усилием улыбнулся Алексей.
Он хмуро смотрел, как эти двое уходят из заведения. Обнаружил, что и Альбина неласково на них смотрит. И кое-кто еще – без вызова, но очень настороженно. У порога капитан Рахимович обернулась, смерила его взглядом гробовщика. Иезуитская усмешка – дескать, не прощаемся, и – вышла за Мирским. Тот не стал пропускать даму вперед. Галантные манеры – это так пошло. Разве для этого добивались женского равноправия?
Настроение скатилось в ноль. Альбина с приклеенной улыбкой несла поднос с пельменями и маленький графин с прозрачным содержимым. Он поблагодарил ее с милой улыбкой, отчего официантка опять растаяла.
Он наколол вилкой аппетитный пельмень и застыл с открытым ртом. В заведение вошел мрачный Олег Дьяченко, исподлобья осмотрелся, обнаружил школьного приятеля, немного поколебался и отправился в его сторону.
– Садись, – вздохнул Алексей, отправляя в рот пельмень. Тесто было резиновым, мясо – нормальным, общая оценка блюду – три с плюсом. Товарищ выглядел неважно, глухо кашлял, закрывая рот рукой. В глазах полопались сосуды, он снова был бледен, постоянно облизывал сухие губы. Дьяченко пристроился напротив, отыскал взглядом официантку, кивнул. Похоже, в заведении его знали.
– Ну, и зачем ты сюда пришел? – спросил Алексей. – Жена не кормит и не поит? Шел бы ты домой, Олежка, утром на работу. Страдать же будешь.
– Все равно не усну, Леха, – вздохнул Дьяченко. – Докатился – пока не освою чекушку, сна не будет, даже не пытайся. Ту, что по карточкам, давно выпил, а на базаре такая же цена, как и в ресторане. В общем, нет выхода из создавшейся ситуации… – Он сипло засмеялся, но глаза оставались тоскливыми. – Только не обвиняй меня в алкоголизме, это ни к чему не приведет…
– Не нравишься ты мне, – покачал головой Алексей. – Бог с ним, с алкоголизмом – позволял бы организм. Ты уверен, что не хочешь обратиться к врачу? Что с тобой? Выглядишь безобразно.
– С легкими какая-то хрень… – Дьяченко откашлялся короткой очередью. – Не знаю, но бывает так хреново, что хоть вешайся… Я считаю, бронхит на фронте зимой подхватил, когда Варшаву брали, Женька – то же самое, но боится, что туберкулез разовьется, если запущу. Не хочу ей верить, но она с медициной знакома…
– А Женька – это у нас…
– А это у нас моя жена, – хохотнул Дьяченко. – С фронта привез, медсестрой она была, родом из Новгорода. Сейчас в поликлинике посменно работает, от врачей-ухажеров отбивается – она ведь баба видная. Я одному кавалеру в прошлом месяце рыло начистил, пообещал, что если еще замечу, то убью к той-то маме… Отдалились мы как-то в последнее время, – сокрушенно вздохнул товарищ. – Понимаю, что сам виноват, а ничего не могу поделать. Чужими становимся, далекими. Она меня жалеет, вроде все делает, а по глазам вижу – хреново ей. Ничего, вот скоро загнусь, будет у нее полная свобода действий… – Он криво оскалился.
– Глупостей не говори, – пробормотал Алексей, сдвигая тарелку на середину стола. – Присоединяйся, мне одному многовато будет.
– Да не хочу я есть, – отмахнулся Дьяченко. – Хотя давай, – он пальцами выловил крайний пельмень, сунул в рот. Официантка принесла графин со стопкой, пристроила на стол – вкусы клиента она знала. На еду тот не разменивался – никакой зарплаты не хватит. – Давай накатим, Леха, – выдохнул Дьяченко, хватаясь за сосуд. – Пока не выпью, человеком не стану – знаю себя…
После первой он действительно похорошел: как-то приободрился, лицо порозовело. Тут же вне очереди хлопнул вторую, шумно выдохнул, покосился на Альбину, обслуживающую клиентов за соседним столиком. – Кстати, неплохая баба, рекомендую. У нее очень теплый стан… – И засмеялся было, но задушил очередной приступ кашля. Дьяченко закрылся ладонью, побагровел. На него с испугом стали коситься люди. Алексей досадливо покачал головой:
– Олег, прекращай керосинить и срочно обращайся к врачам. Ты можешь запустить это дело…
– Да запустил уже, – отмахнулся оперативник. – Постепенно наползает зараза, исподволь так, не думаю, что это лечится. Сколько народа уже померло от чахотки, не первый буду… Альбиночка, вилку принеси, – попросил он. – Не руками же есть.
Алексей не налегал на спиртное, настороженно смотрел, как товарищ употребляет стопку за стопкой.
– Ты по-прежнему в 64-м доме живешь?
– Ага, именно там… – чавкал Дьяченко, – первый этаж, девятая квартира, вход не только из подъезда, но и через окно – так гораздо удобнее… – Он уже расцвел, речь стала внятной, контраст между бледным лицом и воспаленным взором уже не резал глаза. – Мои скончались, давно на кладбище лежат… Мы с Женькой когда вернулись, какой-то хмырь квартиру занял, так я его поганой метлой выгнал, а потом подтвердил в жилконторе прописку. У них отмечено было про меня – выбыл по причине смерти, представляешь? Бюрократическая ошибка. Я им такой разнос устроил, пришлось им согласиться: да, этот, мол, не тянет на мертвеца… Эта баба меня еще по детству помнила. У нас же было трудное детство, согласись? За яблоками, помнишь, лазили на Тополевой? Мужик из берданки солью дал – эх, классика, Квакин с командой отдыхают… Генка Тимофеев потом неделю орал с перевязанной задницей; мужика к суду привлекли за то, что держал незарегистрированное ружье, еле отбрыкался; а нам с тобой – хоть бы хрен, одни приятные воспоминания… Так это ее мужик был, его потом под Сталинградом на мелкие кусочки мина разорвала…
