– Спокойной ночи, Алексей…
Его оплетало что-то липкое, гадкое, почти мистическое. Оснований для беспокойства было больше, чем достаточно. Он запер балкон, задернул штору, завалился спать в одежде, сунув под подушку пистолет…
Жизнь в отделе уголовного розыска протекала размеренно, неторопливо. Павел Чумаков закопался в папки с уголовными делами. Иногда он показывал нос, обводил отрешенным взглядом присутствующих и вновь погружался в мир убийств и грабежей. Олег Дьяченко спал, уронив голову на стол. Пространство кабинета насыщалось сивушными ароматами. У него хватило мужества проснуться и дойти до работы – где он снова и отключился. Петр Антонович Конышев перетирал зубами мундштук папиросы, что-то писал, время от времени отрывался от писанины, с укором смотрел на Дьяченко.
Только сейчас Алексей обнаружил фотографию на столе Конышева: женщина с улыбчивым лицом, двое детишек, на верхнем плане сам Петр Антонович: лицо непривычно ясное, одухотворенное. Фото явно довоенное. Конышев словно стеснялся его – отворачивал от других, сам старался не смотреть, тем не менее всегда держал под рукой.
Алексей просматривал заключение криминалиста по вчерашним трупам на заводе ЖБИ. В принципе, ничего интересного, все и так понятно. Он с досадой отбросил листы, вынул пачку папирос.
– Опочки, спящий красавец, – обнаружил Стас Вишневский, входя в комнату. Подобрался к Дьяченко, потянул носом. – Устал человек… Эх, завидую людям, у которых жизнь состоит из одних удовольствий. Будить не пробовали?
– Поцеловать надо, иначе не проснется, – проворчал Конышев и устремил задумчивый взгляд на начальника отдела. – Спокойный ты какой-то, Алексей Макарович. Это вы с ним вчера, что ли?..
– Посидели в заведении, – подтвердил Алексей. – Проблемы у Дьяченко, решать их надо. – Он посмотрел на часы, хлопнул в ладоши. – Так, быстро все выходим из спячки, рабочий день пришел! Товарищ старший лейтенант, вас это тоже касается!
Дьяченко очнулся, устремил на начальника воспаленный взор, захлопал глазами. Физиономия была мятая, до синевы бледная.
– Вот черт… Прошу прощения, сморило… – Он судорожно пошарил по карманам, вынул мятую пачку. – Виноват, командир. Хрень вчера со мной случилась… Евгения сказала, что ты меня в дрын пьяного приволок, да уж, стыдоба… Слушай, ты за меня вчера в кабаке рассчитался? Я отдам, ты не волнуйся… – Он снова начал шарить по карманам.
– Ладно, забудь, – нахмурился Алексей. – Что было, то прошло, но больше так не делай.
А о том, чего не было, лучше не вспоминать… Такое ощущение, что гвоздь из стула вылез, хотелось ерзать, а лучше провалиться сквозь землю. «Забудь, – твердил про себя капитан. – Этого не было. Кто докажет обратное? Евгения не дура, не станет хвастаться перед мужем. А слухи поползут – можно изобразить праведное негодование и списать на происки недоброжелателей».
Он перехватил удивленный взгляд Конышева. Похоже, Петр Антонович что-то заподозрил – вот же старый лис! Только этого не хватало! Он сделал сосредоточенное лицо, стал перекладывать бумаги.
Дьяченко ничего не заподозрил, широко зевнул, вынул из кармана пару смятых банкнот с изображением Ленина, пересчитал, помялся и стал запихивать обратно.
Вошли Гундарь с Куртымовым.
– Здравия желаю всем, – проворчал Гундарь, озирая собравшихся. – Вот почему я не перевариваю Агнессу Львовну, кто бы объяснил? – пожаловался он. – Что за баба вообще такая? Мимо не пройдешь – обязательно что-то скажет: то заигрывает, то издевается… А мы чего скалимся? – уставился он на Чумакова.
– Ничего, – Павел пожал плечами. – Представилось, как ты ее не перевариваешь… Не обижайся, Егор, воображение разгулялось.
Оперативники лениво похихикали.
– Да ну вас, – отмахнулся Гундарь, направляясь к своему столу.
– Неласков ты с бабами, Егорка, – заметил Конышев.
– Бывшая жена научила жестокости, – буркнул Гундарь и не стал развивать тему.
– Есть, что доложить, товарищи оперативники? – спросил Алексей.
– Вечером с Куртымовым съездили на хлебозавод, поговорили с людьми, – сказал Конышев. – Директор Ильинский почти сутки не выходил с завода и не приближался к своему служебному «Опелю». Водителя отпустил – у того скончался отец, и все интересующее нас время занимался подготовкой к похоронам, раздвоиться не мог. На проходной объяснили ситуацию – они не могли проворонить исчезновение машины, поскольку у проходной ее не было. Она стояла в стороне, у жилого дома, за будкой подстанции, и сторожа на проходной ее не видели. В остальные дни она всегда находится на стоянке у заводских ворот.
– Почему же в этот день не стояла?
– Это тоже объяснили. Когда водитель в последний раз подвозил директора, стоянка была занята – прибыла колонна хлебовозов из соседнего района. Начальник вышел у шлагбаума, пошел на завод, а водитель отогнал машину к жилым строениям и пошел по своим делам.
– То есть все виноваты, и никто не виноват, – задумчиво пробормотал Алексей.
– Виноватые будут, найдем, – отмахнулся Конышев. – Уж кого-кого, а виноватых у нас всегда находят быстро.
– Снова замкнутый круг, – пробормотал Дьяченко, усердно окуривая комнату.
– Ага, – согласился Чумаков. – Кстати, идеальная форма тупика.
– Егор, вы вчера с Куртымовым и Петровым ездили в Барышево, – обратился Алексей к Гундарю. – Что по зэкам удалось выяснить?
– Там уже целый город построили, – ухмыльнулся Гундарь. – Со всей области свозят неблагонадежных, подозрительных и конкретных врагов.
– Егорка даже пару знакомых встретил, – усмехнулся Куртымов и быстро поправился: – По эту, разумеется, сторону колючки.
– Да, мы вместе с этими товарищами в Особом отделе служили под Гродно, – развил тему Гундарь. – Они и ввели нас в курс дела. Охрана – до батальона внутренних войск. Там же – казармы, столовая, клуб, магазин – в Уваров военные почти не выезжают, в городе своя гарнизонная рота. Там все смешалось – «бытовики», политические, урки-отрицалово. Последних с Урала привезли полгода назад аж двумя эшелонами. Зона считается «красной», актив лютует, блатным не развернуться – их просто давят, не дают жить по понятиям, работать заставляют, понимаешь… Трудятся все – у зоны несколько строительных объектов. По соседству лагерь с военнопленными, их порядка трехсот человек. Немцы мирные, не строптивые, ждут не дождутся, когда их на родину начнут депортировать…
– А вот этого не дождутся, – вставил Куртымов. – Поскольку хорошие работники – исполнительные и организованные. Какой же начальник предприятия просто так отдаст такое сокровище?
– Ближе к Уварову – колония-поселение, где живут расконвоированные. Многие работают в городе, добираются до него своим ходом. Поселение небольшое, человек тридцать. Побегов не было – зачем, если им и так вольготно? Отбудут остаток срока – и по домам. А если амнистия – то еще лучше. Режим мягкий, контроль слабый. Формально они обязаны прибывать к определенному часу, но на многое охрана закрывает глаза – особенно если ее подмазать. И женщины бывают, и выпивка. Все удовольствия – по договоренности с начальством. Обходится без ЧП. Если ЧП – драка с поножовщиной или открытое неповиновение – тогда им кранты, никто из зоны больше не выйдет, они прекрасно это понимают. Данная публика считается не опасной.
