Виктор был в черных очках. Алексей с порога комнаты молча наблюдал за ним. Виктор забрал со стола блюдце с чашкой, отнес на кухню. Потом вернулся, поправил криво висящую картинку на стене – олени в летнем лесу, «произведение», побывавшее, должно быть, у всех мам и бабушек…
– Здравствуйте, Алексей Макарович, – негромко произнес он. Алексей вздрогнул. – Вы хотели что-то сообщить? – Виктор невозмутимо занимался своими делами, отворил дверцу бельевого шкафа, извлек носовой платок, сунул в боковой карман.
– Виноват, Виктор… – Черкасов запнулся. – У вас дверь была открыта, и я подумал…
– Что это взлом? – Мужчина сухо засмеялся. – Нет, все в порядке. Собрался хлебные карточки отоварить, открыл дверь – вспомнил, что забыл карточки, вернулся в комнату. Это бывает. Хорошо, что не на улице вспомнил или в магазине… Сейчас ухожу, не возражаете?
– Как вы почувствовали, что это я? – Голос дрогнул. Алексей пристально всматривался в невозмутимое лицо, прикрытое массивными стеклами.
– А что в этом сложного? – пожал плечами Виктор. – Я понял, что дверь открыта – сквозняк по ногам. Вы с замком возились, потом обратили внимание, что здесь открыто, бесшумно вошли, ведомый любопытством, – это вам казалось, что бесшумно…
– Вы уверены, что вы слепой? – Алексей вынул пистолет.
– О, да… – трескучим смехом засмеялся сосед, вытягивая шею – он словно принюхивался.
– Снимите очки, если не трудно, – попросил Алексей.
– Да нет, не трудно… – Виктор замялся. – Вы уверены, что это необходимо?
– Да, прошу вас.
– Как угодно, Алексей Макарович…
Виктор вздохнул и снял очки. Алексей отшатнулся. В горле застрял ком, он почувствовал тошноту. На него смотрели безобразные, белые, как снег, глазные яблоки, которые, хоть тресни, не могли принадлежать зрячему человеку!
– Простите, все в порядке, – забормотал Черкасов. – Вы просто ведете себя как зрячий…
– А что мне остается? – Сосед улыбнулся, словно оскалился, и пропало всякое желание на него смотреть. – Приходится подстраиваться под этот мир.
– Вы поправили перекошенную картину… Задернули штору… как вы могли это увидеть?
– Я это чувствую, простите. Не могу объяснить, вам такое не понять. Рецепторы в мозгу, что ли…
– Зачем вам столько книг? Это обычные книги, отнюдь не Брайль. Что вы с ними делаете?
– Они остались от мамы, и вся эта коллекция дорога мне как память…
– Хорошо, Виктор, простите за вторжение, занимайтесь своими делами. – Алексей задним ходом выбрался из квартиры, плотно прикрыл дверь и облегченно перевел дыхание.
– Смотри, командир, вот он – Сивый… – возбужденно забубнил Пашка Чумаков. – Вот красава… Да он не просто так слоняется по майдану – работает человек…
Они стояли на перроне у здания городского вокзала. От суеты у готового к отправлению поезда их отделяли киоски, щуплый кустарник, окольцованный бордюрным камнем, лавочки, на которых расположились с вещами пассажиры минского поезда, опаздывающего на шесть часов.
Пассажирский состав, уходящий на восток, был витебского формирования, стоял в Уварове почти полчаса. Пассажиров не пускали по неведомым техническим причинам. Все двери в вагоны были заперты, проводники не показывались. Народ томился в неведении – что случилось? Причины явно технические – бегали с молотками дорожные рабочие, к голове состава цепляли новый локомотив. Потом проводники спустили лестницы, и воцарилась бурная активность. Желающих уехать из Уварова было много – местные пассажиры, транзитные – народ давился, ругался. Молодые и здоровые лезли вперед, пробивая себе дорогу плечами и чемоданами. Визжала тетка, которой отдавили ногу. Карманникам в этой толчее было сущее раздолье.
Фигуранта Пашка вычислил полчаса назад, послал Вишневского с сообщением в отдел. Тот прибежал, запыхавшийся, в тот момент, когда Алексей вернулся с папкой документов под мышкой. По имеющейся информации, Сивый болтался без дела, присматривался, трепался с привокзальной шантрапой. Обходить милицейские патрули у него был дар. Остальные сотрудники где-то пропадали, побежали вдвоем с Вишневским – и прибыли к началу посадки в столичный поезд.
Он тоже заметил Сивого! Невзрачный, фактически незаметный, не человек, а пустое место – тот слонялся по перрону, сунув руки в карманы. Обвисшая физиономия, бегающие глаза – полное сходство с фотографией в уголовном деле. Хватать за шкворник глупо, упрется – а что я сделал? И, в принципе, будет прав. Уж если брать, то на деле. А у Сивого определенно был не выходной. Он бочком подбирался к толпе, но пока бездействовал, выискивал жертву.
Алексей перехватил взгляд Вишневского – тот изображал из себя пассажира (почему-то без багажа), терся недалеко от Сивого.
– Ну, и давка, мать ее, – бормотал под боком Чумаков. – Как на митинге, право слово… Слушай, командир, а у нас реально по конституции свобода митингов, шествий, демонстраций и все такое?
– Конечно, – удивился Черкасов. – Ты темный, Пашка, как северный оленевод. Мы живем в самой свободной стране. 1 мая, 7 ноября – иди на демонстрацию, митингуй, сколько влезет, кричи, что хочешь – хоть «Слава ВКП(б)», хоть «Да здравствует товарищ Сталин» – и никто тебе ничего не сделает… А почему спрашиваешь?
Чумаков покосился на него как-то странно.
– Да навеяло, Алексей Макарович… Так, внимание, кажется, начинается спектакль…
Сивый выбрал жертву – неповоротливого грузного гражданина с двумя чемоданами. Руки у человека были заняты, и зрение, судя по всему, было неважное. Внедриться в толпу трудности не составило.
Паровоз дал гудок, предупреждая о скорой отправке. Люди волновались, лезли с боем. Сивый прилип к гражданину, пыхтел в спину, что-то бормотал, поторапливая. Тот спотыкался, огрызался в ответ. Это был реально «безответный фраер», как выражаются в блатном мире – ему и в голову не приходило, что воришка обшарил все его боковые карманы и без зазрения совести исследует внутренний – благо полы пиджака были распахнуты. Кошелек находился именно там – он мелькнул на мгновение и пропал в рукаве воришки – факир был тот еще.
Мимолетная сигнализация взглядами – Вишневский все понял, стал смещаться к Сивому. Алексей с Чумаковым выступили из-за будки, начали движение «в ритме вальса». Но Сивого не пальцем делали, интуиция была отменная. Он затылком почувствовал опасность, втянул голову в плечи, обернулся. Страх мелькнул в глазах. Он дернулся и вывалился из толпы.
– Стоять, гражданин! – рявкнул Алексей. – Милиция!
Не всегда подобные фразы оказывают на преступников благотворное воздействие. Сивый помчался прочь. И не он один! Еще один парень – худощавый, конопатый, в клетчатой кепке отнес окрик на свой счет, завертел головой, оттолкнул Вишневского. Тот устоял, проделав гимнастический прыжок, схватил парня за воротник, вытряхнул из толпы. Ему уже было не до Сивого.
А тот удирал по перрону, озирался, нервно щерился. Оперативники кинулись наперерез. Народ гудел, возмущался, что-то протестующе кричала проводница. Пашка издал предупредительный вопль, и все-таки дама с чемоданом не увернулась, он взял ее на абордаж, и оба покатились по перрону, вопя, как оглашенные.
