Посвящается М. А.
Человек приходит, возделывает землю и ложится в нее,
И умирает лебедь, долгие лета прожив.
Лишь одного меня жестокое бессмертье
Гложет...
Алфред Теннисон. Тифон
Ужасную нам радугу однажды небеса явили.
Мы, досконально изучив живой
Плетенье ткани, поместили
Ее в обыденного скучный каталог.
Джон Китс. Ламия
Пролог
Джон Блейлок еще раз бросил взгляд на часы. Три часа утра – пора в путь. В этом маленьком городке Лонг-Айленда тишина стояла такая, что на слух можно было воспринять даже мерцание света в конце окаймленной деревьями улицы, где горел одинокий фонарь. Джон опустил часы обратно в карман и, мягко ступая, вышел из своего укрытия в кустах. И замер на мгновение, наслаждаясь ночной прохладой, а улица была так дивно безлюдна, так хороша-.
«Цель» его жила в середине квартала. Джон привычно сосредоточился и направил всю свою умственную энергию к черному силуэту дома, выискивая там хоть какие-то признаки жизни. Для Вагнеров Кей просто исчезнет. Через месяц она станет всего лишь строчкой в статистическом отчете – обыкновенный подросток, тысячи таких каждый год покидают свои семьи. Тем более что Кей имела веские основания для побега – ее исключили из Эмерсонской высшей школы, а через несколько дней она и ее приятель Томми должны предстать перед судом по обвинению в хранении кокаина.
Сегодня ночью оба они исчезнут. О ее приятеле должна позаботиться Мириам.
Он шел по улице: тихий, незаметный в своем черном спортивном костюме.
Мириам... Он хотел ее сейчас, как всегда хотел в такие моменты. Их связывала давняя любовь – любовь, ставшая такой привычной и удобной.
Две минуты четвертого. Луна зашла. Один только фонарь светил в конце улицы. Все как и должно быть.
Джон перешел на легкий бег, пронесся мимо ворот, скрывавших его «цель», и мягко остановился на углу, у ограды. Тихо, темно... Он направился к подъездной дорожке.
Для Джона каждый дом имел свое, присущее только ему, поле – и он чувствовал его, как обыкновенные люди чувствуют залах. Безмолвие будто окутывало дом, и он решил, что здесь ему не очень-то нравится. Наверное, из-за тщательно ухоженных кустов и клумб с георгинами и анютиными глазками. Дом показался ему каким-то насупленным, брюзгливым.
Это свидетельство убожества Вагнеров прибавило ему решимости. С еще большей четкостью мысли его сфокусировались на предстоящей задаче. Каждое действие было рассчитано по секундам. Сосредоточившись, он мог слышать дыхание мистера и миссис Вагнер в их спальне на первом этаже. Он замер, неистовым усилием напрягая свое внимание. Он слышал шуршание простыни, когда пошевелилась рука спящего, тихий шорох таракана на стене спальни. Непросто так долго удерживать столь высокую степень сосредоточенности. В этом он отличался от Мириам. Она часто находилась на таком уровне, он же – почти никогда.
Убедившись в том, что все спят, он приступил к проникновению.Несмотря на темноту, он быстро обнаружил подвальную дверь. Она вела в котельную. Оттуда можно пройти к комнате для игр и дальше – к спальне Кей. Из мешочка, спрятанного у него под рубахой он достал кусок струны от пианино и отомкнул замок, затем уголком своей кредитной карточки отодвинул язычок.
В лицо хлынул поток теплого, душного воздуха, когда он открыл дверь. Ночь была не очень холодной, поэтому в печи лишь тлел огонек, освещая все вокруг слабым оранжевым светом. Джон пересек помещение, вышел в коридор и снова замер.
Он услышал громкое дыхание – отнюдь не человеческое. Мозг его, проанализировав этот звук, пришел к выводу: собака, весом фунтов шестьдесят, спит в конце коридора. Приблизительно футах в семи...
Поздно. С этим уже ничего не поделать. Ему придется воспользоваться хлороформом. Джон осторожно достал из своего мешочка полиэтиленовый пакет (тот неприятно холодил руки), а оттуда – кусок влажной ткани. Он был не так проворен, как Мириам, ему приходилось пользоваться хлороформом, чтобы усмирять свои жертвы. Дыхание перехватило при мысли об опасности, с которой ему предстояло сейчас встретиться лицом к лицу.
Мрак, его бывший союзник, работал теперь против него. Пришлось сделать шаг вперед, чтобы точнее оценить расстояние. Еще шаг. Дыхание собаки изменилось. Два шага. Послышался слабый шорох, собака настороженно засопела. Еще три шага. Лай прозвучал оглушительно – как взрыв.
В следующее мгновение он вцепился ей в шерсть и прижал тряпку с хлороформом к морде.
Последовала борьба – яростная и нельзя сказать, что безмолвная.
– Альф?
Как колокольчик, прозвучал тонкий голос Кей, и был он полон страха. Только тогда Джон осознал, насколько стало хуже его положение. Девушка проснулась. Он ощущал ее пристальный взгляд, сверлящий темноту. Будь это не она, а любая другая, он сразу бы отступил, бросил бы все, но сейчас он просто не мог это сделать. Мириам не упустит парня: она совершенно неуязвима. А вся суть в том, что они должны исчезнуть вместе. Полиция в конце концов решит, что это побег, и дело засунут куда-нибудь на полку, между делами о пропавших животных. Если же исчезнет только парень, это станет поводом для подозрений.
Едва собака перестала сопротивляться, он двинулся вперед. У него остается, вероятно, минут десять, пока собака без сознания, – и непредвиденных задержек больше быть не должно. Он просто не мог себе это позволить.
Яркий свет внезапно залил спальню Кей. Девушка сидела на кровати, в ночной рубашке, протянув руку к лампе в оборках абажура.
Свет обжег Джона, как огонь. Он прыгнул на Кей, торопясь придушить уже рвущийся из горла крик. Закрыв ей рот рукой, он прижал ее к кровати.
От Кей исходил слабый запах одеколона и сигарет. Тело ее яростно изгибалось в тщетной попытке сбросить его. Сила ее сопротивления разбудила в нем злость. Обеими руками он сжимал ее рот и нос, коленями придавив локти.
Тишину нарушал только звук ее ног, бьющихся о матрас. Джон смотрел в полные мольбы и ужаса глаза, прикидывая, сколько еще времени им осталось жить. Он почувствовал прикосновение ее языка к своей ладони. Осторожно, нельзя позволять ей кусаться.
Пять минут, необходимые, чтобы задушить ее, все тянулись и тянулись. Джон с трудом сохранял сосредоточенность. Если она выскользнет... но этого нельзя допустить. У него, в конце концов, годы практики. Просто нельзя позволять сознанию отвлекаться, нельзя ослаблять захват – ни на йоту. Он смотрел ей в глаза, ожидая, когда покраснеют белки, что означало бы приближающуюся смерть. Она умоляла его взглядом, полным отчаяния. Хорошо, все идет как надо.
Глаза ее закрылись. Наконец-то. Тело забилось в конвульсиях – подсознание пыталось избежать того, чего не мог избежать разум. Мгновение неподвижности – и глаза снова открылись. Белки были нужного розового оттенка. Глаза ее устремились куда-то вправо, как бы пытаясь разглядеть что-то. В комнате стало совсем тихо.
