В Гольчине вод не имелось, а вот сандалеты были.
И шляпа соломенная.
А к ней – кожаный картузик с тремя медными пуговками. И цилиндр был, высокий, лоснящийся, набитый драными подштанниками, чтоб, значится, от хранения форму не потерял и упругость. Странно только, что не в коробку положен, как соломенная шляпа с широкою лентой.
Себастьян шляпу примерил.
Глянул на себя в зеркало и фыркнул: вновь вы, воевода, себя не по-воеводску ведете, ибо вам надлежит не самому по комнатам хаживать, но отправить верных акторов, чтоб они да копытами землю рыли. Вам же, на старания глядючи, останется лишь кивать одобрительно иль брови хмурить.
По ситуации.
- Вотан упаси, - Себастьян шляпу вернул и вздохнул.
…уволится.
…точно уволится. Если его в местном городишке, спокойном да мирном бумаги мало что не одолели, то чего уж о Познаньске говорить? Нет, долгих лет Евстафию Елисеевичу, пусть и дальше сиживает он на казавшимся таким удобным воеводском месте, а Себастьяну и в акторах неплохо живется.
Вторая дверь вела в мастерскую.
Любопытственно.
Это он всех своих клиентов через спальню водил?
Или…
Обойдя комнату, которая оказалась перестроенною из двух, поменьше – этакие перемены, надо полагать, немалый ущерб карману нанесли – Себастьян убедился, что догадка его верна. Имелась и другая дверь.
Махонькая.
Неприметная.
Незапертая. И выходила она на черную лестницу.
- Эй, есть тут кто? – крикнул Себастьян, и эхо голоса его прокатилось по ступеням.
…кто…кто… кто…
- Сам хотел бы знать, - буркнул он, хмурясь.
Коль не отозвались, стало быть толпятся подчиненные его у парадное двери. Ждут высочайших указаний.
Издеваются?
- Ваше благородие! – отозвались снизу. – Это вы будете?
- Я.
Настроение улучшилось.
- А ты кто? – Себастьян свесился, силясь разглядеть хоть что-то. И все ж неудобно, получалось, что клиентам, коль таковые случались, пришлось бы подниматься по этой темной и узкой лестнице.
…или тем, кто представлялся клиентами.
…может, и вправду вся сия живопись сугубо для виду?
Нет, не стоит спешить с выводами.
- Егорка!
Егорка, значит… Егорок среди личного состава Себастьян не помнил. К стыду своему, он этот личный состав знал, мягко говоря, слабо.
- Подымайся, Егорка…
Себастьян поднял голову.
А ведь лестница на чердак ведет. И чердак оный аккурат над мастерской расположен. И заглянуть туда… Себастьян заглянет. От Егорку, кем бы он ни был, дождется и заглянет.
Егорка же поднимался быстро, перескакивая через ступеньку, а когда и через две. Он громко топотал, и топот этот уходил куда-то вниз, дробясь и порождая свое эхо, отчего казалось, что по лестнице несется целый гусарский полк.
С конями вместе.
Выскочивши на площадку, Егорка увидел Себастьяна и обмер.
Покачнулся.
Вытянулся. Щелкнул каблуками… попытался.
- Егорка, значит, - задумчиво произнес Себастьян, разглядывая приобретение. – И откуда ты здесь взялся, Егорка?
Был мальчишка невообразимо худ и страшноват. Круглая голова его торчала на шее, что тыква на палке. Шея была тонка и синевата, а голова, напротив, округла и ушаста.
Крупный нос.
Светлые бровки домиком.
Глаза ясные незамутненные.
- Так… я подумал, а вдруг кто выскочит, - сказал Егорка и покраснел. Ушами.
- И как?
- Не выскочил. Только от вы были и больше никого…
Форма на нем висела, перехваченная широченным, явно неформенным, ремнем. И полосатая жандармская палка на нем гляделась лишней.
- Ясно… идем. Писать умеешь?
- Ага, - Егорка шмыгнул носом. – И так, и стенографии обучен.
Надо же, как свезло…
- Отлично…
…мастерская просторна. Стены белые. Потолок… ковер вот темный и старый. Столик. Диванчик под полосатым покрывалом, что под попоною. Ваза с восковыми фруктами. Бутафорская колонна в углу. За нею – венец лавровый, который время от времени появлялся на государевых портретах. Или вот шлем бумажный, краскою покрашенный золотой.
Отыскался здесь и плащ из театральной блестящей ткани.
И целый ворох драгоценностей, сваленных в углу. Само собою, драгоценности тоже были бутафорскими, но сделанными вполне себе прилично.
Все не то…
Картины на подрамниках. Некая солидная особа в жемчугах… и еще господин без лица, но стати молодецкой. Шлем вот с плащом выписаны были тщательно, с любовью…
…краски, кисти.
Чистые холсты.
Альбомы с набросками, которые предстоит изучить тщательно, вдруг да среди них отыщется подсказка. Но больше ничего. Ни капли крови, ни тени чар, во всяком случае таких, которые Себастьян сумел бы услышать.
Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на смутных ощущениях.
…желание обзавестись супругой почти сгинуло.
…брезгливость.
…и тьма… всполохи… редкие всполохи, которые могли бы быть случайны… но нет, не здесь… там, выше…
- Идем, - Себастьян поднял взгляд к потолку.
Белый какой.
Идеально ровный и идеально белый.
Почти.
Алое пятнышко в углу не бросалось в глаза, оно терялось среди оглушающей окружающей белизны. И все же…
…лестница.
Дюжина ступеней.
И дверь.
Массивная. Старая. С черным засовом, который повернулся легко. И ни малейшего следа ржавчины на этом засове Себастьян не обнаружил. И что это? Забота о доме? Или просто чердаком пользовались?
Тишина.
Голубей не слыхать… а голуби чердаки любят… запах… тот же тяжелый запах крови, который и Егорка почуял. Замер на пороге, шею свою цыплячью вытянувши. Щурится, силясь разглядеть хоть что-то. А что тут разглядишь? Оконца махонькие да и те грязью заросли. Сквозь них свет пробивается тусклый, но в потоках его пляшет пыль…
Пыли не так и много.
Убирались?
Если и так… уборка чердака не есть преступление.
- Держитесь позади, - велел Себастьян.
Тут было пусто.
Но эта пустота…
Еще пара бутафорских колонн. И между ними – белое покрывало, расстеленное прямо на полу. А на белом – алое. Неплохо смотрится, к слову. И золотая кайма не кажется излишеством.
