Главный проспект.
Высокие дома. Широкие мостовые. Люди… люди замирали, хотелось думать, что в восторге и удивлении. Конка прижалась к обочине, и возница выскочил, повис на поводьях, силясь успокоить вороного жеребчика… дети…
Дети кричали.
И подкидывали шапки. Некоторые пускались бегом, силясь догнать серебряное чудо, но разве это было возможно? Нет, Катарина не гнала, пусть ей и хотелось попробовать те самые обещанные пятьдесят километров…
…учебные не выдавали больше семнадцати, да и те – с немалым трудом, на идеально ровной дороге. Демонстрационно… учащимся не позволяли подниматься выше десятки.
Она свернула на Липневую.
А оттуда – на Белосвятскую. Круг получился большой, но в этих улочках Катарина была уверена – не застрянут. Не хватало еще…
И вот – узкая горловина Новодворья.
К счастью, здесь не было ни магазинчиков, ни складов, а потому конные повозки редко сворачивали на тонкую извилистую улочку.
- А вы рисковали, - заметил Нольгри Ингварссон, когда Катарина остановила экипаж перед парадной лестницей. – Это хорошо… излишняя осторожность вредна.
Руку ей подавать не стал.
Она не сразу вышла, не находя в себе сил расстаться с таким чудом. Даже если ей не будет позволено вновь сесть за руль, Катарина запомнит эту поездку.
По лестнице подымались молча.
На сей раз не было страха, лишь некоторое удивление – неужели она, Катарина, и вправду будет работать здесь? Пусть временно, но…
…огромная честь.
…доверие.
…ответственность.
…и она не имеет права подвести, не только Управление, на Управление ей, в сущности, плевать, но дядю Петера, который в Катарину верил. И еще тех девочек… из-за них Катарина здесь. И из-за ублюдка, вновь начавшего игру.
Подъем.
И знакомый кабинет.
Нольгри Ингварссон открыл дверь сам, рукой махнул, мол, проходите. Указал на кресло, не то, которое запомнилось Катарине в прошлый раз. Куда оно подевалось? А какая, в сущности, разница, главное, что новое было куда как удобней. Массивное. С черной обивкой. С широкими подлокотниками. Стоило сесть, и Катарина поняла: это кресло сделано для нее.
Под нее.
- Что вам от меня надо? – тихо спросила Катарина и посмотрела дознавателю в глаза.
…они не любят этого.
…или не они все, но только Хелег?
…Хелег уже три дня как не появлялся. После того ее визита в Управление, он пришел, но лишь затем, чтобы вещи свои собрать. Временно, как он сказал. Пока вопрос не разрешится. А разрешится он в самое ближайшее время, и Катарине нечего бояться…
…она и не боялась.
…она просто поняла, что дядя Петер был прав, говоря, что в этой жизни рассчитывать следует только на себя. И странное дело, мысль эта принесла ей немалое облегчение.
- Вы не догадываетесь? – Нольгри Ингварссон погрозил пальцем.
- Тело нашли?
- Нашли.
- Когда?
- Спустя сутки после вашего послания.
…значит, не шутка. Нет, она понимала, что не шутка, но какая-то малая часть ее души продолжала надеяться на лучшее.
- Вы ведь думали над нашей с вами беседой? – Нольгри Ингварссон не спешил доставать папку с делом.
Сутки…
…это сколько времени тело было у них, а они…
…а вот это уже иная обида, профессионального плана. Но ее Катарина гасит: Особый отдел мог вообще ничего не сообщать. И если Катарину пригласили, ей стоит быть благодарной за приглашение.
- Вы разумный человек, - Нольгри Ингварссон сделал свои выводы. – Итак, я слушаю…
И Катарина, стараясь держаться ровно – она сама хозяйка своим эмоциям – заговорила.
Про Кричковца.
Про его податливость, которая была ловушкой.
Про суд и тех, кто на суде присутствовал. Учеников и учителей. Она говорила, стараясь придерживаться фактов, вспоминая книжные прецеденты, ссылаясь на тех, кто был умней и опытней ее, Катарины…
И в горле пересохло.
И мысли закончились.
И факты иссякли. Их изначально было не так много. И говорить стало не о чем. А Нольгри Ингварссон молчал. Он тер мизинцем правой руки большой палец левой, и выглядел весьма задумчивым. И Катарина сидела, не решаясь отвлечь дознавателя.
- Что ж, - он убрал руки под стол. – Рад, что не обманулся в вас… а этого идиота бросайте, да… даровит, но безголов… и трусоват…
Это он про Хелега? Стоило бы сказать что-то в защиту, но… но Катарина промолчала.
- Надеюсь, вас порадует, что наши эксперты пришли к аналогичным выводам.
Катарина кивнула.
- А что так нерешительно?
…потому что, если у них есть эксперты, то Катарина им не нужна.
- Ошибаетесь.
А все-таки его манера отвечать на мысли несколько… раздражает.
- И не только вас. Но уверяю, я считываю исключительно эмоции. И при всем своем желании не способен, скажем так, воздержаться… увы, обратная сторона дара, да… что же до ваших мыслей, то здесь помогает выражение лица… нет, нет, для обычного человека вы неплохо справляетесь.
Сомнительная похвала.
Она не была обычным человеком.
- Возможно, в любом ином случае мы бы действительно не стали привлекать… посторонних.
Не оговорка.
И пауза перед этим словом заметная, подчеркивающая, что сейчас, несмотря на все благорасположение, Катарина именно посторонняя.
- Но обстоятельства сложились так, - продолжил дознаватель, - что ваше содействие сочтено… необходимым.
Даже так?
Не просто уместным, а необходимым?
Не потому ли, что она, лучше других, поняла Кричковца? Или это только гордыня… гордыня – опасное чувство.
- Чайку не желаете ли? – Нольгри Ингварссон подвинул массивный телефонный аппарат и трубку поднял. – Любочка, пусть принесут чайку. Два стакана. И да, конечно, дорогая… девочку надобно подкормить. Бледненькая. Худенькая… станут говорить, что мы кадры не бережем…
Чай подали быстро, и минуты не пошло. Дверь открылась, и показалась женщина в белом накрахмаленном переднике. На шлейках его белыми крыльями топорщились накрахмаленные воланы. Светлые волосы эта женщина заплетала в косу, а косу укладывала на голове кругом. И над кругом этим короной возвышался белый же колпак.
Лицом она была розова.
Телом – сдобна.
В руках держала массивный поднос, на котором покачивались, но не опрокидывались, два стакана в луженых подстаканниках. Имелась и сахарница комплектом, и блюдо с бутербродами.
