А ведь старый знакомец.
Как есть, старый, с Познаньску еще.
- Говорите, со станции доставили? – он подошел к столу, наклонился, убеждаясь, что не вышло ошибки. А то мало ли, вдруг да приличный человек, которому не повезло уродиться похожим на проходимца. Но нет, сходство не исчезло.
Пополнел чутка Антипка.
Постарел.
Но вот шрам над губой никуда не делся. И зубы, надо полагать, не свои. Свои ему Себастьян еще когда выбил.
- Документы при нем?
- А то как же, - непритворно возмутился пан Штефан. – Куда ж без документов…
И подал папочку, в которую уже успел и паспорт сложить, и подорожную, и чековую книжку даже пришпилил. Экий ныне мошенник солидный пошел.
Паспорт настоящий.
Вон, с клеймом зачарованным, правда, на имя Жолича Жежмовского, тридцати трех лет от роду. Мужчины вольного, не связанного брачными обетами.
Жолич, значится…
А паспорток Познаньской канцелярией отмеченный. Надо будет Евстафию Елисеевичу отправить, пущай глянет, кто там такой смелый, что взаправдошнею печатью подложные документики метит. Или не в отметке дело? Старый фокус. Стащат паспорту у честного человека, чуть намутят, накрутят, и вот, нате вам, новая документа? А может, и того старше? Помер этот Жолич, добре, если своею смертушкой, однако же паспорт в нужное ведомтство не подали, или подали, но… вариантов хватает.
Ничего, на месте разберутся.
- Ну здравствуй, Антипка, старый дружок, - Себастьян покачал головой. – Вот и свиделись. А я ж тебя, заразу этакую, упреждал…
…сказал князь и кулак потер. Правый. После вроде как смутился. А может, показалось? Себастьян Вевельский не походил на человека, способного испытывать смущение. Скорее напротив, с иными людьми держался он холодно, порой в этом холоде и раздражение проскальзывало, что было вовсе непонятно.
А вот покойничек заинтересовал.
Катарина подвинулась ближе… и еще ближе…
- Что скажете? – поинтересовался князь.
Испытывает? Харольд в первый же день отправил ее в морг, чтобы посмотрела, значит, на то, с чем работать придется. Понадеялся, что Катарина отступится?
Нет, не похоже. Этаким покойником и ребенка не напугаешь. Или все ж проверяет? С виду покойник обыкновенный, даже скучный… ни колотых ран, ни резаных, ни… так, не стоит спешить.
- Пол мужской… лет… больше двадцати… - она не постеснялась и в рот заглянуть, прихвативши инструмент, благо, разложен был на столике. – Даже за тридцать. Зубы мудрости все прорезались. А передние искусственные…
Князь снова кулак потер.
Кивнул.
- Трупные пятна… отсутствуют… окоченение не наступило… - Катарина вдруг успокоилась.
Трупы?
С трупами у ней всегда получалось общий язык находить. Они, в отличие от живых, не пакостят…
…губы…
…ногти…
…а вот это уже интересно…
- Свет, - потребовала Катарина, и по слову ее вспыхнул белый резкий свет, который заставил зажмуриться. Но стоило открыть глаза, дождаться, когда исчезнет мельтешение мошек, и… да, она не ошиблась.
Ногти.
Губы.
Корень языка… и на зубах характерный налет имеется, на тех, которые настоящие. Фарфор-то материя неживая…
- Отсроченное проклятье, - Катарина с преогромным удовольствием отметила, как выражение лица князя изменилось.
Он подобрался.
И ощутимо напрягся. И даже улыбка его померкла будто бы. Впрочем, ненадолго.
- Вы уверены?
Этого вопроса Катарина ждала. И да, она была совершенно уверена, хотя, конечно, странно было обнаружить отмеченного «блаженным сном» именно здесь. Впрочем, возможно, это какой-то местный аналог.
- Смотрите, - она раскрыла рот покойнику, и смешной доктор поморщился. – Видите?
Князь не побрезговал наклониться.
- Что именно я должен увидеть?
- На задних зубах налет, такой… розоватый…
- Розоватый, - повторил князь и наклонился еще ниже. – И пахнет розами… как-то я раньше не встречал покойников, от которых бы розами пахло. Это вообще нормально?
- Что есть нормальность? – отозвался доктор, закрывая лицо платком. – Каждый из нас мнит себя нормальным, однако же каждый безумен по-своему…
Катарина плечами пожала: странные все-таки познаньцы люди. Вот Судорский, с которым она работать любила, да и он Катарину жаловал больше прочих следователей, что стало еще одной причиной для нелюбви, подобного себе не позволял. На работе он говорил исключительно о работе.
По делу.
Этот же…
- Понятно, - княжий хвост дернулся. – Налет, стало быть…
- Он появляется еще при жизни, этаким привкусом. И после смерти исчезает в течение нескольких часов. Еще обратите внимание, белки глаз тоже отсвечивают розовым… ногти, - Катарина взяла мертвеца за руку, отметив про себя, что рука эта мягкая, ухоженная. И ногти подпилены аккуратно. – Кайма у лунки… и вот вокруг губ еще отчетливо виден след. Его называют «поцелуй смерти».
- Романтичненько, - князь руки покойника разглядывал с преувеличенным вниманием. – Значит, проклятье… и ваше…
- Наше?
- У нас, сколь я знаю, подобного нет. То есть, проклятия, конечно, существуют, но… пан Штефан, коль уж вы все одно только страдать способны, сходите, будьте ласкавы, за ведьмаком. И кофейку там попейте… чайку… за чайком, оно, знаете ли, страдается удобней.
Пан Штефан поджал губы.
И вид у него сделался до крайности обиженный.
…а Судорский наглеца, который бы посмел этак вести себя в его, Судорского, владениях, мигом бы на место поставил. Но то Судорский, а этот… платочек сложил, бутоньерку поправил.
И вышел.
Дверью напоследок хлопнул громко.
- Обиделся, - зачем-то сказала Катарина, хотя и без того было понятно, что пан Штефан разобижен до глубин трепетной своей души.
- Переживет…
Князь к чужим терзаниям был равнодушен.
Он листал бумаги.
Хмыкал.
И нос чесал мизинцем.
И на покойника поглядывал так, будто бы тот таиться вздумал…
- И некроманта надо бы… - пробормотал он. Катарина сочла нужным уточнить:
- Если воззвать хотите, то бесполезно. Такое проклятие душу подтачивает. И вернуть ее в тело почти невозможно.
- Понятно…
И опять нос почесал.
Вздохнул.
Отложил бумаги.
