В «Веселом вепре» нашлись свободный стол и графин с мутным первачом, которого стребовал Порфирий Витюльдович.
- Кричал… случалось, что кричал… обзывал всяко… грешен, - он бил себя кулаком, и могучая грудь гудела…
…Ольгерда потерялась где-то между мертвецкой и кабаком, но оно и к счастью…
…хольмка откланялась…
…время позднее. Хотя не так и поздно… куча бумажной волокиты… протокол опознания… показания, донельзя путанные… и вновь же Управа, где Себастьяна не ждали, уверенные, что занят воевода будет с хольмскою гостьей. И потому витал в холле сытный дух пирогов, а дежурный полицейский восседал за стойкою важно, с пузатой кружкою чая в одной руке и надкусанным пирогом в другой. Пред ним лежала газета, которую дежурный изволил почитывать. И пребывал в том благостном состоянии, которое не способно было разрушить и появление высокого начальства.
…распоряжения.
…и вновь допрос, на сей раз под протокол, и подпись, и помрачневший купец, липкое, лживое сочувствие Ольгерды, присутствие которой было неуместно. Но она, актриса, чувствуя эту неуместность, вцепилась в рукав Порфирия Витюльдовича, и оторвать от этого рукава без скандалу – а на скандалы Себастьян настроен не был – не представлялось возможным. А скандалы были бы точно лишними.
…тихая просьба Катарины: ей требовалось немедля ознакомиться с вещественными доказательствами…
…кляузники.
…причитания Порфирия Витюльдовича, который преисполнялся осознанием, что сестра его и вправду мертва, а заодно уж убеждением, что в смерти ее он сам повинен своим равнодушием. Ибо человек неравнодушный кинулся б искать беглянку и тогда, глядишь бы, отыскал вовремя…
…просители.
…и нарастающее раздражение, которое требовало выхода, пусть и дорожками чешуи…
- Вы тут рогами меня не пугайте! – возопил пан Мимиров, почти бесстрашно выставивши перед животом зонт немалого размеру. – Меня не такие пугали! У вас тут непорядки!
…и кажется, Себастьян-таки вышел из себя, потому что вдруг отключился, кажется, рявкнул и виселицею пригрозил… и потом вдруг очнулся в кабинете один.
Почти один.
В углу, в кресле тяжеленном и неудобном, для просителей и посетителей предназначенном, устроилась Катарина. Не одна, но с бумагами.
- Извините, - сказал Себастьян, пытаясь понять, куда подевался пан Мимиров.
- Ничего страшного, - старший следователь взгляд от бумаг не изволили оторвать. – Скажите, а голову ему чем отделили? Почему-то ваш… эксперт обошел вниманием эту… деталь. И протокол с места происшествия… вы ведь не будете возражать, если я взгляну…
- На место происшествия?
…дежурный допил чай, и фуражку форменную надел, и тихо себе подремывал над газетою, в мечтах, пожалуй, видя себя воеводою. И Себастьяну отчаянно вдруг захотелось исполнить эту мечту. А что? Дать бы человеку власти, а самому бы… самому бы в тишь и покой участка, к газетке вот, коих Себастьян уж давненько не читывал за неимением свободного времени, к чаю да пирогам.
Местечковым сплетням.
Эх…
…в квартире покойного живописца старший следователь провела без малого два часа. И если сперва Себастьян пытался наблюдать за нею, то после махнул рукой: будет что важное, скажет сама. Он устроился в креслице и, сцепивши руки на животе, закрыл глаза.
Он не спал, нет.
Может, самую малость… и очнулся, лишь когда Катарина коснулась плеча.
- Все, - сказала она.
- Совсем все?
- Совсем.
- И что? – ему было почти хорошо. Тепло. Уютно. И никто не требует в одночасье искоренить мздоимство, воровство и особо тяжкие преступления, которые, вот пакость, вершаться помимо высочайшего указания…
- И ничего, - вынуждена была признать Катарина, которая выглядела несколько смущенной. – Ваш отчет был достаточно подробен… извините, что я…
- Я бы и сам полез поглядеть, - извиняться ей было совершенно не за что. – Мало ли… свежий взгляд порой дает…
- Ничего он не дал. Но голову отделяли не здесь. И кровь… она ведь не человеческая, верно?
Себастьян кивнул.
- Свиная. Со скотобойни принесли… но это ничего не дает. У нас кровью торгуют…
- Для чего?
Уж не для ритуалов запрещенных точно…
- Колбасы домашние делают. Еще суп варят.
Катарина поморщилась. Ну да, народную кухню Себастьян и сам с опаскою пробовал.
- Уже поздно, - сказала она, поежившись. А ведь и вправду за окнами темень стоит… - И мне пора…
…она откланялась.
…а Себастьян пошел в «Веселого вепря» с намерениями, к слову, самыми что ни на есть благими: отужинать. Он мог бы и с квартирною хозяйкой, но почему-то благостная тишина собственной квартирки да пропитанные запахом табака стены больше не манили.
От совсем не манили.
В «Вепре» же сыскался Порфирий Витюльдович, который воеводу и завидел, и узнал, и изволил к себе за стол пригласить, благо, стол этот был обильно заставлен всяческой снедью. Были тут и уши свиные с чесноком, и студень из копыт, и щучьи щечки, и тушеный в горшочках мелкий картофель…
Дичина всякая.
Даже яблоки моченые, которыми Порфирий Витюльдович и закусывал.
- Пей, - он собственною рученькой налил рюмку Себастьяну, и тот выпил, потому что… душа требовала. И яблоко принял.
Закусил, не поморщившись.
- Как же оно так, воевода? – жалобно спросил Порфирий Витюльдович.
- Найдем, - Себастьян дал обещание спокойно. И сам уверился: найдет.
Всенепременно.
- Это правильно… найди и мне скажи… не надобно его судить… не надобно… я сам… своими руками… - и купец двумя пальцами вилку согнул в колечко…
…в общем, покидал «Веселого вепря» Себастьян в изрядном подпитии и настроении скорей уж меланхоличном. Оттого, верно, и не стал пролетку звать, но решил прогуляться. Похолодало. Небо черное. Звезды белые. И снегом сыпануло мелким, что порох. Снег этот падал-падал… этак, к утру если, весь город занесет…
Дымили трубы.
Горел свет за редкими окнами…
Холод отрезвлял. И становилось… не то, чтобы хорошо, однако лучше чем было. Где-то по пути и хмель сгинул… и вовсе…
- Гуляете? – поинтересовались вкрадчиво за спиной.
- Да ну вас, - Себастьян завернулся в крылья, которые от этакого перепугу появились, изводя на нет, что рубашку, что куртейку. А одежда, к слову, не казенная…
- Простите, не хотел напугать.
Так Себастьян ему и поверил.
Тайник в шерстяном пальто с обильным лисьим воротником выглядел почти приличным человеком. Ишь ты, и шапку надел меховую, и зонт раскрыл, прячась не то от снега, не то от белого лунного глаза.
