Тишина.
И вербы поскрипывают, будто поторапливают. На крыльях вода подмерзает, сковывает их ледяным панцирем. Еще немного и сам Себастьян статуею станет.
- Грузы будут досматриваться досконально, это да… но вы же понимаете, что умеючи многое припрятать можно. А кто умеет, как не купец? И вот Порфирий Витюльдович – человек особого склада. Он точно знает, что можно и провезти, а с чем связываться не стоит…
- Думаете, поэтому его сестру и…
…это объяснило бы многое.
…в городе изрядно девиц, а выбрали приезжую. И не просто выбрали. Выманили из дому, задурили голову… убили…
- Мы не собираемся вам указывать, что и как делать, но… прошу все ж разглядеть и такую возможность.
- Разгляжу, - пообещал Себастьян. – Всенепременно разгляжу…
…сим вечером панне Ошуйской не спалось. Нет, ей вовсе не спалось вечерами, как она сама полагала в силу тонкости душевной организации. Натура трепетная и возвышенная – пан Ошуйский однажды имел неосторожность с сим утверждением не согласиться, за что и был жестоко бит свежим выпуском «Охальника» - приходила в волнение от всяких мелочей, будь то сплетни, неудачно выбранное платье или вот перемена погоды.
- Мне дурно, - возвестила панна Ошуйская, манерно вытягиваясь на софе. И ручку за голову запрокинула, как сие в журнале дамском советовали, дабы поза не выглядела застывшею, но обрела драму.
Драму пан Ошуйский не оценил.
Газетку свою найскучнейшего складу – что может быть интересного в «Сельскохозяйственном вестнике» - припустил и осведомился:
- За доктором послать?
- Ах… что он может…
…доктора панна Ошуйская тоже недолюбливала за душевную черствость и подслушанный некогда разговор, в коим сей, с позволения сказать, специалист настоятельно советовал пану Ошуйскому не маяться глупостями и не отнимать время у людей занятых, но купить хорошее успокоительное.
А еще лучше найти для супруги дело.
Пусть тоже занятою будет.
Дело у панны Ошуйской и без того имелось – она собирала бутылочки от духов. И может, кто-нибудь – человек, несомненно, черствый, как муж, - сочтет это дело глупостью, но разве может быть иное, более подходящее для благородной дамы занятие?
Вторым увлечением, которое супруг вовсе уж не одобрял, был «Охальник».
Там-то, по твердому убеждению панны Ошуйской, писали правду и одну лишь правду, тогда как прочие газеты, притворяясь серьезными, скрывали от простого народа истинное положение дел. Да и писали-то презабавно, с немалою душой. И раз так, чего уж кривиться?
А вестники всякие…
Они для людей зачерствелых. Прагматичных.
- Душа болит, - ручка затекла, и панна Ошуйская поменяла левую на правую. Поерзала, укладываясь с большим изяществом. И кликнула горничную. – Брунька, неси компрессу…
Компрессы с ароматическим уксусом должны были свидетельствовать о глубоком страдании, но муж, сволочь этакая, вместо того, чтобы газетенку свою отбросить и пасть на колени пред супругою, взять трепещущую длань его в свои руки и голосом, срывающимся от волнения, говорить всякие славные слова, лишь выше газетенку поднял.
- Брунька! – крик панны Ошуйской разнесся по дому. – Поди прочь…
И девка убралась.
Она, за пять лет службы, попривыкла к капризам боярыни и относилась к ним с воистину философским спокойствием. Благо, пан Ошуйский сие ценил и платил соответственно. Немного полежав, панна Ошуйская все ж изволила подняться: позы изящественные требовали, как выяснилось, немалого телесного напряжения. Оглядевшись – в гостиной было тепло и уютно – она нашла новый повод для волнения. Кот, некогда подаренный ею подругой как породистый, но выросший самым обыкновенным, разве что необыкновенных размеров, вновь куда-то подевался. Будучи скотиною на редкость ленивой, меланхоличного складу характеру – что весьма роднило его с паном Ошуйским – кот холодные дни предпочитал проводить у камина. А ныне бархатная подушечка, на которой он леживал с видом, преисполненным презрения к прочим обитателям дома, была пуста.
- Барсик, - ласково позвала панна Ошуйская, чувствуя в душе зарождающуюся тревогу. – Кис-кис…
На «кис-кис», следовало заметить, Барсик отзывался крайне редко и неохотно.
- Барсик… дорогой, не видел Барсика?
- Нет, - откликнулся ее супруг, не соизволивши оторваться от газеты.
- Он пропал, - плаксиво заметила панна Ошуйская, ибо тревога в душе разрасталась и разрасталась, грозя обернуться ночными волнениями и бездной страданий, в которую панна Ошуйская, говоря по правде, нырнула б с немалым наслаждением.
- Барсик, рыбки хочешь? – спросила панна Ошуйская.
Тишина.
А ведь рыбки Барсик хотел всегда. И со всею широтой дворовой натуры своей изысканной форели предпочитал он обыкновенную кильку, за которой кухарку отправляли отдельно.
- Рыбка… - панна Ошуйская вздохнула и вовсе поднялась. Вновь ручку взметнула, прижала холодную длань ко мраморному лбу, показывая слабость свою – а ну как именно в сей момент лишится чувств? – но галантного кавалера, готового подхватить ее не наблюдалось, да и Барсик, скотина хвостатая, не спешил объявиться.
И панна Ошуйская ручку убрала.
- А если он потерялся? – жалобно поинтересовалась она. Бездна страданий подбиралась ближе и ближе.
- Найдется, - муженек – вот как ее угораздило выйти замуж за человека, столь ничтожно безучастного? – газетку сложил. – Всегда возвращается…
Это было правдой.
Барсику и прежде случалось исчезать из дому на день-другой, а то и на неделю, но в марте, в самую горячую кошачью пору. И возвращался он исхудавший, ободранный, обзаведшийся, что блохами, что шрамами, но всегда предовольный. И супруг, беря это недосущество – панна Ошуйская прикасаться к оному брезговала – чесал его за ухом, приговаривая:
- Хоть кто-то из нас свободы глотнул…
И оба тогда ухмылялись, будто бы ведома им была одна на двоих тайна.
- Сейчас не март, - панна Ошуйская решительно направилась к балконной двери.
- Сдует, - пан Ошуйский сказал сие спокойно. – С кашлем сляжешь. И с соплями.
Вот же… он нарочно.
Насморк, говоря по правде, страшил панну Ошуйскую больше чумы, холеры и цинги вместе взятых, должно быть оттого, что сии болезни ей взаправду не страшили, а вот насморк… от насморка нос распухал, глаза заплывали и вообще панна Ошуйская вся отекала, приобретая вид престрашный. И еще сопли…
Она остановилась и крикнула:
- Баська!
Треклятая девка не спешила объявится. А меж тем за окном плясал снег. И если Барсик там… воображение представило его, бедного и потерянного, дрожащего от холода, исхудавшего. Разум попытался донести до панны Ошуйской, что исхудать за прошедшие часа полтора у Барсика вряд ли выйдет, но довод сей был решительно отринут.
