Кота следовало спасти.
Немедля.
- Баська! – возопила панна Ошуйская, и хрустальная люстра зазвенела. – От же… уволю!
Это было пустою угрозой, ибо к Баське, как и к Барсику, панна Ошуйская привыкла, находя в процессе воспитания горничной до идеальной странное мучительное даже удовольствие.
Баська не отзывалась.
И на звон колокольчика не спешила явиться.
И вовсе…
Панна Ошуйская накинула на плечи летящую шаль с кистями, обошедшуюся пану Ошуйскому в полторы сотни злотней, а ей – в полторы недели глубокой печали. И слезы, опять же… слез супруг не выносил, разом добрея. Но к этому аргументу панна Ошуйская старалась не прибегать слишком уж часто.
Шаль была легкою.
И теплой.
И главное, что весьма шла к образу дамы утонченной, обладающей немалым вкусом и осведомленной в последних тенденциях мод-с.
А зима пришла нежданно… ветер шевельнул кисти… и пронизал легчайшую шерсть, будто и не шерсть вовсе… пора, похоже, доставать платья… или лучше новые пошить? То, купленное прошлою зимою, в крупную клетку, будет, пожалуй, хорошо… если еще кружевом освежить…
…для бархату завтра самая она погода…
…цвета «марсала», про который ноне писали, будто бы он – самый модный в сезоне… и сочетать его надобно с цветом «ружъ».
…супруг вновь кривится станет, но для болеющей… пусть и насморком. Панна Ошуйская мигом оценила перспективу: новое платье, в полоску, или неделя-полторы насморку… оценила и решительно распахнула шаль навстречу ветру.
- Барсик! – крикнула она, не особо надеясь на ответ.
Этот кот, вновь же в молчаливой солидарности с супругом пребывая, не изволил ценить, что для него делала панна Ошуйская. Он милостиво принимал подношения, будь то паштет из гусиной печенки или же та самая рыба, иногда снисходил до того, чтобы потереться о хозяйкину руку головой, порой устраивался в ногах панны Ошуйской, зарываясь в ту самую дорогую шаль, но отзываться… нет, не собака.
- Левретку заведу, - пообещала себе панна Ошуйская. – Махонькую. Ласковую.
- Барсик! – вновь же позвала она.
А похолодало изрядно. И город стал темен. Неуютен. То ли дело Познаньск родной, в котором даже ночью жизнь бурлит, а тут… балы и те лишь до полуночи, хотя всякому здравому человеку ведомо, что после полуночи аккурат и начинается празднество… а здесь… сонное царство.
- Барсик! – панна Ошуйская позволила себе добавить кое-что, даме благородной не полагающееся, зато от чистого сердца идущее.
И прищурилась.
Показалось, что-то мелькнуло под самым балконом… мелькнуло и замерло.
Барсик?
Или… конечно, это соседский кот, редкостный поганец угольно-черной масти и разбойного характеру, который завел за обыкновение в сад захаживать явно с недобрыми намерениями. А в марте и вовсе на беззащитного Барсика напасть изволил прековарным образом.
- Ну я тебе, - пробормотала панна Ошуйская и огляделась.
На балкончике было пустовато, разве что…
Мраморная цветочница, приобретенная в минуту душевной слабости и желания заняться цветоводством, была тяжела. И в иной день панна Ошуйская, верно, с места бы эту цветочницу не сдвинула, но близость врага, угрожавшего благополучию бедного Барсика, наполнила хрупкое тело панны невиданною силой. Воды в цветочнице набралось до краев – дожди шли – и часть пролилась, что на шаль, что на платье… пожалуй, насморком одним не обойтись.
Но ныне панна Ошуйская готова была и не на такие жертвы.
Черный злыдень, принявший обличье кота, принадлежал не кому-нибудь там, но панне Витковской, коия в прежние далекие времена значилась дамою сердца пана Ошуйского. Он ей едва предложение не сделал, но вовремя опомнился и из двух дам, к которым был неравнодушен, выбрал правильную.
Само собою, панна Витковская с этим поражением не смирилась.
И подло вышла замуж за коллежского советника, который ко всем чинам и иным достоинствам, включавшим и густую шевелюру, обладал немалым состоянием. И состояние это позволяло панне Витковской делать вид, будто бы именно она на этой улочке первая модница.
…в памяти панны Ошуйской живо всплыла соломенная шляпка с фруктами и бантами, которая должна была достаться именно ей, но куплена была панной Витковской, и после выгуливалась ежедневно, видать, нарочно, дабы позлить давнюю соперницу.
…и юбка из атласу с бантами и лентами.
…и блузон белоснежный, с отделкой лиловою…
…и многие другие вещи и вещицы, да и не только они. Кота панна Витковска завела тоже неспроста, а исключительно желая досадить старой неприятельнице. И откармливала его отборною печенкой, чтобы вымахало это чудовище…
Нет, Барсика своего панна Ошуйская на растерзание чужой твари не отдаст. И с кряхтением подтащивши мраморную цветочницу к краю балкона, она ласково так позвала:
- Кис-кис-кис…
А след сказать, что дом ее поставлен был весьма неудачно. Сама панна Ошуйская никогда бы не купила такой, но вот супруг ее проявил редкостную недальновидность, появившись на свет в особняке, окна которого выходили прямо-таки на улицу, и в упрямстве своем с родовым гнездом расставаться не желал. Будь он помягче, посообразительней, панна Ошуйская давно приобрела бы дом, ее достойный. С мраморными колоннами и парадною лестницей, тоже мраморной, а не из постаревшего дуба. А главное, с оградой высокой и густой, чтобы всякие тут не лазили. А меж домом и оградой вытянулась бы аллея. Кленов. Или каштанов. Или еще каких дерев, главное, чтобы модных. И уж точно тогда не беспокоил бы ея тонкую натуру свет фонарей, пробиваясь сквозь кружевные занавеси…
- Кис…
Панна Ошуйская замерла.
Нет, не кот это шевелился… пусть и зрение у нее всегда было слабовато, а носить очки не позволяла гордость, однако спутать кота и двух личностей преподозрительного толку, остановившихся аккурат под балкончиком, она не могла.
…воры.
…или бандиты.
…или иной какой сброд… руки похолодели. Может, от страху, а может, от того, что и цветочница была не горячею. И надо было бы кликнуть супруга, но что-то мешало панне Ошуйской поступить разумно. Быть может, разгоряченная близкой местью, она не способна была теперь просто взять от отступиться.
Она перегнулась и тихо так позвала:
- Кис-кис-кис…
Сердце колотилось.
В руках появилась непонятная слабость, которую панна Ошуйская все ж преодолела.
…ах, вот придут их убивать – а для чего ж еще дом приглядели, кроме как для ограбления, а коль хозяева всегда при доме, то и убьют их – а супруг драгоценный так и будет с газетенкою своею сидеть… и чем он жену, женщину хрупкую и нежную, защитит от поругания?
