- Бабочки…
- Бабочки, бабочки… - Харольд издал тяжкий вздох. – Петер… его любовь к мелочам, которая его же сгубила. Ты знаешь, почему его в отставку отправили? И хорошо, что только в отставку, могло все куда серьезней обернуться… чудо, что не обернулось, да…
Он замолчал.
Раскрыл портсигар.
А у дяди Петера был похожий, тяжелый, серебряный и с гравировкой.
«За выдающуюся службу». Он, правда, не пользовался им. Поставил в шкафу за стеклом и трогать не велел. А когда братец дорогой долез, то дядя Петер самолично его на лавке разложил и выпорол, несмотря на тетушкины крики и угрозы. Тогда-то тетка ему и отказала от квартиры, а Катарина испугалась, что дядя Петер исчезнет. Но он просто переехал этажом ниже, к соседке и давней тетушкиной вражине… и все стало немного сложней.
Сложности закаляют.
И Катарина прикусила губу.
- Он был отличным специалистом… уникальным… ему бы дар, большим человеком стал бы, но… увы, увы…
…дядя Петер говорил, что Хельм дал человеку мозги и этого довольно будет, а дар – уже зло. Одаренные учатся пользоваться даром, а те, кому не выпало, говорят, что и учиться нечему, но и первые, и вторые забывают, что разум тоже требует развития…
- Он специализировался отнюдь не на ваших серийниках. Нет, раньше он с Особым отделом сотрудничал. Шпионы там, вредители… была пара громких дел… с диверсией на верфях… или вот еще раскрыл группу расхитителей княжеской собственности, за что и отмечен был… да, - Хелег смежил веки. – Тогда-то он и заговорил о душевном портрете преступника… его выслушали. И благословили на исследования. Следующие несколько лет он провел в тюрьмах и лечебницах, беседуя с теми, кого общество признало особо опасными.
Об этом периоде дядя Петер рассказывал охотно.
И не только рассказывал.
Катарина помнила череду пухлых тетрадей с записями. Он заставил ее прочесть все. А после подробно занудно даже разобрать каждый случай.
…у него сохранились протоколы.
…и судебные выписки, в которых с убийственной подробностью перечислялись преступления порой столь ужасные, что Катарине начали сниться кошмары.
- Именно тогда, пожалуй, и началось… - Харольд отложил недокуренную сигарету. – Он преисполнился уверенности, что в каждом человеке живет безумие. Этакий внутренний демон…
…дух тьмы, так его именовал дядя Петер.
-…одни способны его удержать, а вот другие, увы… - Харольд сцепил руки на животе. – Он мечтал создать особую методику, которая позволила бы упредить эту… слабину…
Он щелкнул пальцами.
- И идея многим глянулась. А что, красиво звучало… наблюдать за детьми или вот подростками. Выявить. Отделить тех, кто социально опасен и поместить их под особый надзор. И тогда, глядишь, преступность исчезнет вовсе.
Он говорил это с усмешкой, всем видом своим давая понять, до чего нелепа сама эта идея.
- Да, ему удалось раскрыть многие дела. Более того, он научился находить общий язык с такими ублюдками… на допросах у него рецедивисты рыдали… это все впечатляло, безусловно. Он даже создал свой тест…
…а вот об этом дядя Петер никогда не говорил. Напротив, в тот единственный раз, когда Катарина осмелилась спросить, когда же он закончит работу, дядя Петер сорвался и накричал на нее. Выставил прочь. И запил. И пил целую неделю, и она даже решила, что закончилась ее учеба – тетушка и та вздохнула с облегчением – но дядя Петер явился за ней, трезвый, спокойный и отстраненный…
- Ее испытали… не на нас, к счастью, на Особом отделе, раз уж они курировали работу. Знаешь, что получилось? – Харольд подался вперед и на лице его появилась издевательская улыбочка. – А то, что двое из трех, там работающих, - те самые, как он изволил выразиться, «скрытые убийцы»…
Пауза.
И в ней – высочайшее позволение додумать самой.
Додумывать легко.
Особый отдел. Лучшие из лучших. Избранные, отмеченные даром, несущие его во благо всего Хольма. Безопасность.
Сила.
- Ему бы признать ошибку, глядишь, и обошлось бы… но нет, он посмел упорствовать. Составил докладную записку. И провел следующие полгода в лечебнице. Переутомление, Катарина… мой друг слишком много работал, и вот результат… убийцы мерещатся даже там, где их быть не может. Это… опасное состояние… и после больницы он, конечно, хотел бы вернуться к работе, но увы…
И вновь молчание.
Катарина посмотрела на свои руки, на кулачки, на побелевшие костяшки пальцев. Запястья тонкие, слишком уж тонкие, торчат из рукавов форменного пиджака, что карандаши из стакана. И смешно, и горько. На что она надеялась, идя сюда.
- Он слишком увлекся своими теориями… из-за них он потерял все. Работу. Возможность преподавать… сама понимаешь, его бы не допустили…
…и не только.
…его учебник, который должен был бы выйти, так и остался неизданным, хотя гранки уже существовали. Петер показывал их, вычитанные, пестрящие правками…
…они и сейчас лежат в чемодане, вместе с рабочими тетрадями… и будут лежать, пока Катарина не найдет кого-то, кому можно передать это наследство. Она ведь обещала.
- Не повторяй его ошибок, - сказал Харольд. И это прозвучало почти по-дружески.
А спустя неделю после разговора, когда Катарина почти убедила себя, что и вправду ошиблась, что вся ее теория – не более, чем замок из спичечных коробков, красивый, но бесполезный, пришло новое письмо.
- На вот, - Хельга не поленилась принести вскрытый конверт, который кинула на стол Катарины. – Кажется, это ты у нас бабочек собираешь…
И рассмеялась…
…бабочка была. Катарина прекрасно ее помнит, белую, почти прозрачную. Крылышки аккуратно расправлены, но закреплены клеем. Позже Катарина узнала, что настоящие коллекционеры клеем не пользуются – только булавки.
А эта…
…капустница обыкновенная,
…и жертва, невероятно похожая на эту вот бабочку. Ей было восемнадцать Маргарите Полунянской, но выглядела она четырнадцатилетней. Невысокая. Не просто худая, скорее уж какая-то полупрозрачная, эфемерная, и светлые – как выяснилось, высветленные, волосы, лишь усиливали ощущение этакой нездешности.
Тонкие черты лица.
…он залил ее льдом. Выставил в парке среди ледяных же скульптур грядущей зимней выставки. И Катарина – ее не вызвали, но она к огромному неудовольствию Харольда явилась сама – не могла отрешиться от ощущения, что вся эта картина, в которой нашлось место и ледяному замку, и паре драконов, и ей вот, невыносимо хрупкой и тем прекрасной женщине-бабочке, гармонична.
Она вызывала и отвращение.
И восхищение.
…не все убийцы примитивны. Дядя Петер оценил бы… дядя Петер…
