Небо сизое, низкое. Снег сыплет. Редкие фонари подмигивают, готовые погаснуть при малейшем признаке угрозы. И в их дрожащем свете по стенам многоэтажных домов скачут уродливые тени.
Рожи корчат.
Глядеть противно.
И страшновато. Как есть страшновато. Он рад был бы очутиться в ином месте, но…
…супруга не поймет.
…да и чего здесь бояться? В Хольме он бывал не раз, и не два по делам торговым… и вновь же по торговым. И нынешний визит, нельзя сказать, чтобы вовсе не отличался от предыдущих, но…
Холодно.
Ветер пронизывающий.
…и пальтецо древнее исхудавшее… у него имелись и получше, однако сюда он предпочитал выбирать одежу попроще, чтобы не привлекать излишнего внимания.
…запаздывали.
…и на плотной ткани, прикрывавшей, что телегу, что нехитрый груз, постепенно вырастал сугроб.
Человек вытащил из нагрудного кармана луковицу часов, убеждаясь, что тот, кого он ждал, запаздывал вовсе уж бессовестно. Прежде за ним подобного не водилось.
- Доброго вечера, добрый господин, - человек появился из снежной круговерти, за которой уж не видно было ни домов, ни заборов.
- Доброго, доброго… а вы…
Незнаком.
И от этого не по себе. Вдруг да… нет, все ведь договорено… и все одно сердце застучало.
- Вы ждете друга, - человек поднял воротник дрянной куртенки, какой-то слишком уж короткой для него. – Но друг наш приболел…
- Сочувствую премного.
- Однако, надеюсь, вы привезли подарок?
- Смотря что привезли вы… - пан Белялинский подул на окоченевшие руки и с неожиданной злостью подумал, что жена того не стоит.
…рисковать.
…сколько раз он рисковал ради нее? Сперва, когда еще добивался руки, доказывая, что он, безродный и никчемный торговец достоин высокой такой чести. Потом вновь доказывая, что она не ошиблась. И теперь вот… и как получилось, что он снова и снова оказывался ей должен?
Любовь.
Уважение.
Деньги… и все-то она принимала с небрежною снисходительностью, будто и не ждала иного.
…платья, серьги… шали какие-то совсем уж безумной цены… туфельки-чулочки… приемы… и она королевой, гордая, плывущая средь других, глядящая на всех свысока… бриллиантовая диадема… тридцать пять тысяч… непомерная сумма, едва ль не годовой доход его… и попытался было объяснить, что не способен потянуть.
Ан нет, уперлась.
Плакала.
А после, когда слезы не помогли, замкнулась, сделалась мрачна и презрительна, холодна как… а он, промучавшись с две недели, все ж поддался, купил.
И серьги.
И после уже покупал, не глядя, не думая… с каждым выписанным чеком все глубже увязая в долговой яме. И она же, стоило завести о том речь, сделала его виноватым. Мол, не умеет дела вести…
- Привезли, не волнуйтесь, - человек с легкостью запрыгнул на козлы. – Вот.
Он протянул махонький мешочек.
И сам его развязал. Вытряхнул на ладонь содержимое. В нынешнем неверном свете камни гляделись буро-желтыми, некрасивыми. Впрочем, и при дневном-то они особою красотой не отличались. Мелкие, с горох. Кривоватые. Неприятные с виду.
Теплые.
Всегда теплые.
…дорогие.
…и там, по другую сторону границы, ждут их. За каждый дадут полторы тысячи, а здесь… договаривались на три дюжины, но камней явно больше.
- Это аванс за следующую поставку, - сказал человек, сгребая камни в мешочек. – Я надеюсь, что она не замедлит себя ждать?
- Не замедлит.
Мешочек с драгоценным содержимым – получится рассчитаться хотя бы с основными долгами, а еще пара походов, то и со всеми – исчез в особом кармане куртки.
- Великолепно… и когда?
- Когда вам надо?
- Давайте… семь дней?
А ведь лица гостя не разглядеть… но с другой стороны, надо ли глядеть? Весь жизненный опыт пана Белялинского подсказывал, что в делах нынешних от многих знаний многие же печали приключаются.
Он поклонился и слез с телеги.
- До встречи… и к слову, постарайтесь с грузом обходится помягче…
- Куда уж…
…он ведь старался.
…он и гроб выбрал из тех, что подороже, и соломки внутрь положил, чтоб уж не побилась, и не веревками связывал, а лентами.
…и будь его воля…
Пан Белялинский вздохнул.
…и вдохнул.
Воздух сырой, едкий. Мешается с дымом заводов, со снежною крупой, которая пахнет отчего-то не снегом, но прелою листвой… могилою… и все одно этот воздух вдруг показался… особым?
Пан Белялинский шел быстрым шагом и дышал, едва ль не задыхался. И остановился, лишь выбравшись на Проспект Независимости, широкий и хорошо освещенный. Он зажмурился, не способный вынести сразу яркий этот свет.
И встал.
И вцепился в фонарный столб, с каким-то мучительным наслаждением ощущая, как холод металла проникает в кожу. Этот холод отрезвлял. И то, что прежде казалось таким уж важным, вдруг утратило всяческий смысл.
Ганна?
Он любил ее… для нее и делал… многое делал, за что теперь было стыдно и горько… а она? Она раз за разом использовала эту любовь, пока не осталось ее ни капли… ни любви, ни души… одно только…
Мерзость.
…в кого они превратились? Оба… он чудовище, но и она, его Ганна, не меньшее, если готова ради денег, ради славы… диадемы… серег… первая красавица… или первая дама… а он потакал, слабовольный… ничего, сегодня все изменится.
Изменилось.
Он не знает, что станется с той девушкой, которая… не важно…
…камни.
…их ждут.
…и примут, сколько бы ни привез…
Заплатят наличными. Ганна потребует деньги. Ей за платья отдать надо, за ткани… но нет… он мужчина или как? Он заплатит те долги, которые становятся опасными. А после выставит дом на продажу. Хочется ей или нет… если будет упрямится, то, слава Богам, разводы еще разрешены…
…нет, развод опасно.
- Вы пьяны? – строгий голос заставил очнуться.
Пан Белялински поднял взгляд на полицмейстера. В белом форменном тулупе тот казался вылепленным из снега.
- Нет. Простите. Сердце… вот… - он протянул сложенные вчетверо бумаги.
Разрешение на пребывание.
Временная регистрация.
И еще пяток столь же важных бумажек, которые изучили превнимательнейшим образом.
