— Впечатления… — она пожевала губами. — Впечатления, многоуважаемая, не то, на что стоит опираться в вашей работе.
А взгляд похолодел.
— Послушайте, — Катарина не собиралась уходить. Она сцепила руки на груди. И голову наклонила чуть вперед, будто собираясь боднуть упертую монахиню. — Я понимаю, что вы не настроены обсуждать… личные дела ваших выпускников. И это благородно…
Мра Борнхильдер хмыкнула.
О да, благородство — не та материя, которая была ей понятна.
— Речь идет не о вас, не о них, а о девушках… убитых девушках. Или других, что еще умрут из-за вашего упрямства…
— Или вашей некомпетентности?
— Моей? — Катарина шагнула. Ее не пугала эта женщина в сером наряде, перехваченном железным поясом. — Конечно… где мне равняться с вами… дознаватель. Или старший дознаватель?
Монахиня не удивилась.
Кивнула.
— Старший, — подтвердила она. — Но это было давно. Я удалилась от тех дел.
— А они от вас?
— Что вы хотите знать? — она вдруг разом растеряла былой напор. — У нас непростые дети. Сюда попадают далеко не сразу…
Она протарабанила пальцами по подоконнику и повернулась к Себастьяну.
— Давно я не видела никого с той стороны… шоколаду привезли?
— Нет, — он несколько растерялся.
— Экий вы, недогадливый, — упрекнула монахиня. — Шоколад, помнится, в Познаньске очень хорош был. Особенно вот трюфеля. Настоящие трюфеля, милочка, катают вручную. Обсыпают живым какао, а там уж и в золотую фольгу закручивают. У нас таких не достать…
— Я вам пришлю, — пообещал Себастьян, ручку целуя. Ручка была такова, что без особых усилий и шею свернуть могла бы.
— Врешь…
— Слово князя… почтою.
— Ну если почтою… — она хмыкнула и подбородок потерла. — Кто вас интересует? Дела не дам, это незаконно, а вот впечатления… впечатлений, извольте…
…она прятала лицо в розы.
Хихикала.
Жеманничала. И с каждым мгновением раздражала все сильней. Она брала кусочки из его тарелки, находя эту игру забавной, а он разглядывал белую шею, примеряясь к тому, как будет резать.
Это помогало.
…снова вечер.
Уже не ресторан, куда он водил ее вчера. И не позавчерашнее кино, совершенно глупое, но одобренное цензурой. Она смотрела, задыхаясь от восторга, и в отличие от сегодняшнего дня, восторг был искренним.
— Ты такой бука, — она провела язычком по губе. — Что-то случилось?
— Это по работе…
— Расскажи…
— Прости, не имею права.
Вздох.
И розы. И трепетные ресницы, слезу прикрывающие… и обида, нарисованная на этом личике неумело. Ничего. Уже недолго ждать. Скоро он избавит ее от фальшивых красок и фальшивых эмоций. Боль будет совершенно настоящей.
— Нам пора, — он встал первым, осознав, что еще немного и не справится с собой самим, убьет эту дуру прямо здесь.
— Уже?! — ей явно не хотелось уходить.
Как же… сегодня она впервые переступила порог его жилья.
Ее любопытство было жадным. И она не удержалась, прошлась по квартире, заглянула в ванну и туалет, в кладовку тоже нос свой сунула. Неужели всерьез ждала, что именно там он хранит трофеи?
…потом был ужин.
Щебет надоедливый. И она ждала иного, вновь позабыв про роль невинной девочки. Женщина… глупа… почему они все полагают, что стоит раздвинуть ноги, как мужчина утратит разум?
— Прости, но мне действительно пора. Ночное дежурство, — соврал он легко. И девица поверила. Вздохнула. Огляделась.
— У тебя тут очень… мило. В другой раз, да?
— Конечно, — он подал ей пальтецо, от которого пахло хорошей туалетной водой. И не удержался, принюхался, запоминая.
— Это Марьяшкин, — поспешила выдать она. — У нее друг есть… как друг… встречаются, только он, я думаю, женатый, поэтому она про него ничего не рассказывает…
…еще одна милая женская привычка — скрывать одну ложь под нагромождением другой. А потом самой теряться. В прошлый раз она говорила, что соседку по комнате зовут Ильярой. И что она некрасива… хотя, может, у нее две соседки?
Он узнает об этом после.
— …и вот он всегда подарки ей таскает. Но по мне это глупость, верно, с женатиком водиться? Могла бы себе кого поприличней найти. Я ей так и сказала, что нечего дергаться, небось, если до сих пор жену не бросил, то уже и не оставит. А она обижается… подай, пожалуйста, ботик…
Она кокетливо выставила ножку.
От влажноватых колготок нехорошо пахло, но он, встав на колено, послушно надел на нее сапог, затянул молнию.
Поднялся.
Подал руку.
— А ты не замерзнешь? — она коснулась его волос. — А то там ветер…
…интересно, что она оставила в квартире?
Метку?
Или маленькое безобидное заклятье, которое будет дремать, пока с другой стороны не потянут за нитку, а там… что они хотят обнаружить?
Запретные книги?
Кровь?
Или что-то, чего сами не знают?
Нет, тот, другой, не настолько глуп, чтобы так подставиться. Но вот девчонка… слишком самоуверена, она в жизни не оставила бы его квартиру пустой.
Они шли, как вчера и позавчера…
…и на прошлой неделе…
Она щебетала. Он слушал. И проводив до самых дверей, поцеловал ее в щеку. А потом отступил в тень…
…она уйдет до полуночи. И будет спешить, потому что у того, другого, и вправду вызов. Впрочем, ныне все на усилении, что дает неплохие шансы. И он двинулся по темной аллее, стараясь не выпускать общежитие из виду.
Как нарочно, да…
…получилось даже лучше, чем он надеялся. Участки делили жребием, и это случайность, не более, что ему выпал именно нынешний.
…он сдавил квадратную пуговицу и усмехнулся. Сигнал пойдет. И дежурный отметит, что третий номер заступил на пост…
…под кронами деревьев тихо. Листва облетела, остались редкие тени. В парке ныне безлюдно и, говоря по правде, жутковато. Но и к лучшему.
Он снял короткое полупальто.
Пристроил его на развилке дерева. И поежился — и вправду прохладно. Оставалось надеяться, что девка слишком нетерпелива, чтобы ждать долго.
Она вышла в четверть одиннадцатого.
То же пальтецо.
Ботиночки звонко цокают… остановилась, глядя на парк. Нет, не стоит… это будет подозрительно. С кем-то поздоровалась… хорошо. Свидетель ему пригодится.
