Осторожен.
…и пяденицы — еще те обманщицы. Попробуй-ка различи ее на коре березы. Садятся и сливаются, обманывая пташек… не его, он слишком умен, чтобы поверить глупой бабочке.
Да, березовая пяденица определенно именно то, что нужно.
Он улыбнулся.
…сегодня.
…он отправит свое маленькое послание сегодня. И она, та, последняя, кто завершит нынешнюю игру — все-таки ему пора было сменить место охоты — поймет.
…ей покажется, что она поймет.
Все женщины одинаково самоуверенны. И все хотят доказать, что они умнее мужчин. Пускай. Он позволит… это тоже будет частью плана.
…женщина лежала на ступеньках, раскинув руки и обратив стеклянный взгляд в темное небо. Лежала она давно, и редкий снег успел покрыть холодное ее лицо надгробной маской. Он осел на пальцах, лег на темную ткань пальто, будто пытаясь скрыть и неподобающую простой секретарше дороговизну ткани, и модный фасон пальто.
— Вот, — Харольд сидел на ступеньках и курил.
И похоже, что сидел он тоже давно.
И курил.
Между ног собралась целая гора окурков, а он и не замечал. Докуривая сигарету, он вытаскивал из пачки новую…
— Я ее так и нашел, — он выглядел обманчиво спокойным. — Мы должны были встретиться… сказал, чтоб не трогали… тебя дождались.
Он поднялся.
Покачнулся.
И оперся на плечо Катарины, которая поморщилась — все же весу в Харольде было изрядно. И странное дело, к нему она не испытывала сочувствия.
…странная смерть.
Неожиданная.
Когда она видела Хельгу? Вчера, кажется. Или раньше? В нынешней суете все смешалось.
— Это ведь он, верно? — Харольд сплюнул. — Сволочь… пришел показать, что не боится…
— Нет, — Катарина покачала головой. — Это другое…
Ей не поверили.
Хмыкнули. Дыхнули в лицо едким сигаретным дымом. И руку с плеча убрали.
— А кто еще? У нее не было врагов… не было…
— А ваша жена? — Катарина присела рядом с телом. Мертвая Хельга выглядела еще более некрасивой, чем обычно. Нос заострился. Глаза запали.
— Что ты несешь, дура!
Он не стал сдерживаться. И пожалуй, если бы они были лишь вдвоем, ударил бы. Точно ударил — Катарина поняла это по глазам — но здесь и сейчас… много свидетелей.
…над телом склонился Хелег.
И разогнулся.
Потянулся.
— Она права, — произнес он спокойно. — Эта смерть… слишком обыкновенна.
— Да неужели?
Особисту грубить Харольд не стал.
— Прежде ваш объект не проявлял подобной сдержанности, — Хелег перчаткой стер снег с лица мертвой женщины, а заодно и косметику размазал. — Всего один удар. Нанесен, несомненно, человеком, который знает, как убивать. Клинок прошел меж ребрами точно в сердце. Смерть была быстрой и бескровной. Милосердной, я бы сказал. А вашему… объекту милосердие не свойственно.
И это было правдой.
Вот только Харольд не собирался мириться с правдой, которая его, судя по всему, категорически не устраивала. Он выплюнул очередную сигарету. Провел пальцами по шее и сухо поинтересовался:
— Вы тоже подозреваете мою жену?
— Нет.
— Хоть кто-то в здравом уме…
— …скорее я бы заподозрил вас, — закончил Хелег.
— Чего?
…а ведь и вправду…
— Ваша связь длилась несколько лет. И полагаю, поначалу женщину устраивало подобное положение вещей, но со временем она осознала, насколько эта связь бесперспективна. Вы ведь не собирались разводиться, верно?
Хелег говорил спокойно, но каждое его слово слышали… и не только Харольд с Катариной да князь, до которого тут, кажется, никому не было дела. Нет, замерли следователи.
И патрульные, державшие оцепление, обменялись взглядами.
— Да что ты себе позволяешь, мальчишка!
— Дознаватель, — Хелега криком было не испугать. — Полагаю, ваше дело передадут нам. Все-таки высока вероятность, что преступление связано с текущими делами вашего отдела. Или же личной жизнью.
Он усмехнулся и добавил.
— Которая опять же связана с вашим отделом… в любом случае подробного разбирательства не избежать. И если полагаете, что с ее смертью не осталось никого, кто мог бы свидетельствовать против вас, то, боюсь, ваша супруга тоже устала терпеть вашу нерешительность.
И Хелег отвернулся.
Сунул руки в карманы.
Он удалялся спокойно, будто не замечая побагровевшего от ярости Харольда, который застыл, сжав кулаки. И что его удерживало? Остатки здравого смысла? Или же гнев этот, как и горе, были лишь частью спектакля?
— Ты… — когда Хелег растворился в темноте, Харольд обратил свое внимание на Катарину. — Тоже думаешь, что это я?
— Не здесь, — Катарина указала на дверь Управления.
— В допросную потащишь?
— Полагаю, — подал голос князь, — она имеет в виду, что подобного рода беседы стоит вести в менее людных местах. Во избежание лишних разговоров.
— Лишних, значится… — Харольд как-то разом растерял весь пыл. — Ну да… лишних… разговоров… разговоров будет не на один год… и меня отстранят, если не посадят. Меня удобно посадить… у них есть за что? Есть, конечно… он же прямо сказал… моя супруга… тьфу, связался…
Плечи опустились.
Он сгорбился, разом постарев, казалось бы, на годы. И в этом Катарине вновь увиделась игра.
…это ведь логично.
…связь давно утратила и ту болезненную остроту, которая придает вкус самым унылым отношениям. Она стала обыкновенной, почти супружеской со всеми проблемами, с обидами накопившимися, скандалами и тоской.
…и прав Хелег в том, что многое знала она о делах начальства. Слишком многое…
В управлении было тихо. Харольд сам открыл кабинет. Свет зажег. Поморщился. Кинул:
— Садись куда-нибудь…
Он вновь вытащил пачку. Покрутил сигарету и бросил:
— Пакость еще та… все завязать пытаюсь. В груди болит. И сердце. Доктор говорит, надо бы с сердцем поработать… отдохнуть… и нервничать нельзя. А как тут не будешь? Я сегодня в городскую управу ездил… с докладом… потом задержался… мы собирались встретиться. Поговорить.
— Вы?
— Она, — поморщившись, признался Харольд. — Твой сученыш прав был…
— Он не мой.
— Это ты зря, — Харольд все ж прикурил. В кабинете пахло духами, и запах этот связался с дымной вонью, породив новый аромат, в равной степени притягательный и отталкивающий. — Такие типы не прощают…
