…он говорил еще.
…и еще…
…еще…
Катарина провалилась в этот обволакивающий голос, как в сон. И не сказать, чтобы этот сон был вовсе кошмаром, но и легким его нельзя было назвать.
…снова пробуждение.
Палата та же. Хризантемы в вазе. Желтые занавески, задернутые плотно. И не понять, день за окном или ночь. Да и самого окна не видно, если оно вовсе существует.
Голова болит.
И тело.
Особенно рука. Катарина попробовала поднять ее. И пусть не с первой попытки, но у нее получилось. Что с ней? Пальцев за бинтами не видать.
— Утра доброго, — дверь палаты распахнулась. — Мне сказали, что вы, наконец, соизволили открыть глаза… и знаете, я уже начал волноваться…
Князь, как всегда, был великолепен.
Белый костюм. Черная рубашка. И галстук серебристый, с нитью. Галстук был особенно хорош и особенно раздражающ. Как и огромный веник роз, которым князь помахивал, будто желая отогнать двоих медсестер и суховатого, строгого вида мужчину.
— Столько спать, право слово!
На плечах князя папахой возлежал белый халат, на темных волосах возвышалась полотняная шапочка, завязки которой спускались до самых плеч.
— Больной нужен покой!
— А кому не нужен, — князь смерил врача снисходительным взглядом. — Вам вот тоже покой не повредит, однако же это не повод превращать его в вечный. Тем более интервью она как-то дала…
Катарина искренне удивилась. Она не помнила, чтобы кому-то успела дать интервью.
— Это… особый случай.
— Я тоже особый случай, — князь взмахом руки отстранил доктора. И белые крылья халата взвились, заслоняя Катарину от медсестер. — Меня, знаете ли, завтра высылают…
…а медсестры были прехорошенькими.
Беленькая и худенькая, вся какая-то воздушная, зефирная даже, и смуглявая брюнетка с алыми губами. При виде их Катарина испытала острый приступ злости.
Она тут умирает, а этот… с медсестрами… и смотрят-то так, как ребенок на леденец.
— Ах, оставьте, — князь сунул розы врачу и, развернув его к двери, подтолкнул в спину. — Позвольте попрощаться… дать волю слезам…
— К-каким?
— Горючим! Я слишком привязался к своей коллеге…
Медсестры потупились. Врач скрыл лицо в букете, но зарозовевшие уши его выдали.
— …и предстоящая разлука наполняет мою душу нестерпимой горечью. Так пишут в романах? Вы читали женские романы? Нет? Зря, скажу я вам… без них я никогда не узнал бы, как должен чувствовать себя человек перед предстоящей разлукой. И герой, между прочим, в город собирался, а ярмарку, а я…
— А вы? — послушно поинтересовались медсестры.
— А я в другую страну… навсегда… — Себастьян шмыгнул носом. — И я должен… просто-таки обязан увидеть ее… сказать…
…дверь закрылась.
И черный гладыш лег поверх простыни.
— Жива? — с мрачным удовлетворением поинтересовался князь, из глаз которого исчезла всякая веселость. Сам себе и ответил. — Жива… прости, но другого выхода не было. Я не имел права притащить домой одержимую.
— Я не…
— Не была одержима?
Значит, все это с самого начала лишь план? Чужой. Нелепый.
Чудовищный?
— Боюсь, что была, — князь присел на край кровати и взял Катарину за руку. Со стороны сцена смотрелась премило. И кажется, именно на это князь и рассчитывал. — От тебя пахло демоном… то есть, это не совсем запах, но…
Хвост дернулся.
— Они никогда не уходят насовсем, особенно, если привязаны к нашему миру. И позволь я оставить кольцо, ты была бы обречена бороться с ним. Каждый день. Каждый час. Он, однажды получив доступ к твоему разуму, не оставил бы тебя в покое. Я не знаю как, но демоны способны влиять на наш мир. Рано или поздно, тебе пришлось бы прибегнуть к его помощи снова. И опять… и постепенно ты бы свыклась с его присутствием настолько, что и мысль впустить его в разум не вызвала бы отторжения.
Неправда!
— И ты…
— Я лишь поторопил события. Ты оказалась в… непростой ситуации. И кольцо…
Сил у Катарины на пощечину хватило.
— Милые бранятся…
— Да ты…
— Сволочь, — подсказал князь. — Скотина равнодушная. Урод хвостатый… что еще? Ублюдок и тварь…
— Именно.
— А ты похожа на хомяка, когда дуешься.
— Я… я едва не погибла!
— Не только ты. Но я же не обижаюсь! Хотя… — князь картинно оттопырил губу и ручку ко лбу прижал. — Я страдаю! Невыносимо страдаю!
— Прекрати!
Катарина села.
Вот же, еще недавно ей казалось, будто бы сил у нее на этакое действо не хватит, а поди ж ты, и села, и голову руками удержала. И голова эта, что характерно, не отвалилась, за что ей огромное спасибо.
— Почему? — князь приоткрыл левый глаз. — Я и вправду страдаю… меня, к слову, вежливо попросили… попрощаться и исчезнуть.
— Что с моей рукой?
— Ты себе палец оторвала, — князь стер обиженное выражение лица. — Человек с демонической силой опасен. Мне действительно жаль. Я не мог предупредить тебя. Демон… мне уже довелось однажды столкнуться с демоном, он был силен, но умом не отличался. Хотя… все они много сильней человека. А еще я видел, что подобные сущности делают с людьми, насколько способны они искорежить душу.
— И теперь…
— Физически ты вполне здорова. Другое дело, что тебя накачали опиумом и еще чем-то, — он понюхал ладонь Катарины. — Тоже мерзость и непростого состава, но… это выветрится, думаю. А душа… с ней потом разберемся.
— А будет ли…
— Откуда такой пессимизм? Конечно, будет, если, конечно, ты не передумала. Я настоятельно не рекомендовал бы передумывать. Сейчас ты жертва и все такое… да и нужна им, как я полагаю. Но это временно. Слишком много ты знаешь. И они знают, что ты знаешь… и что не в характере твоем мириться с этакой несправедливостью…
— А в твоем?
— В моем характере не искать себе новых забот. Знаешь ли, год воеводства исправляет некоторые… гм, как бы выразиться, особо острые моменты… я подготовлю докладную, но как ее использовать — пусть думают другие. Все равно меня вскоре отстранят.
В палате пахло…
Лекарствами?
И еще пряностями, хотя, кажется, ничего-то пряного здесь не было.
— Шторы, — попросила Катарина. — Отодвинь…
Князь подчинился.
День за окном? Солнце. Яркое такое, только… свет вызывал головную боль.
