— Остановитесь где-нибудь, — попросил он.
…а ведь мог бы вот так же прогуливаться. До клуба или от клуба. Или просто так, наслаждаясь вечерним променадом. А потом домой, к камину и рюмочке коньяку. Или не домой, но с вечерним визитом. Салоны. Музыка. Сплетни и дамы ряженые с дочками, изнемогающими от желания составить чье-нибудь семейное счастие…
…и может, нашел бы кого.
…румяненькую и в рюшечках, чтобы ротик бантиком, бровки домиком, чтобы в голове никаких иных забот, кроме как обустройства дому. Салфеточки, гардиночки, обивочка для креслиц… и жил бы в этаком доме-шкатулке, заполненном доверху всякими нужностями. Ходил бы в присутствие, дабы подпись поставить и людей принять, жаждущих уважение выразить.
Носил бы жене омулей и вина.
Отрезы ткани.
Когда и золотишко. Обеды бы посещал званые. И сам бы устраивал, после помогая супружнице пересчитывать серебряные ложечки. А что, гость ныне не тот пошел, так и норовит то ли в супницу плюнуть, то ли рулет из почек заячьих обхаять, то ли серебра семейного спереть. А заскучавши, завел бы любовницу из актрисок, как сие принято в обществе… нет, актриска у него была. Тогда балерину… балерины еще выше актрисок ценятся.
Тьфу.
Себастьян, живо представив себе этакую жизнь и себя, осоловевшего, раздавшегося и с пузом, коие есть явственное свидетельство воистину праведной жизни чиновника обыкновенного, вздрогнул.
Нет уж.
Лучше трупы.
— Скажите, — мысли вернулись на дело. — А это… не может быть обряд?
— Что? — Катарина, собиравшаяся было выйти, замерла.
— Обряд… во имя Хельма там или… погодите. Не спешите обижаться, я в этих вопросах разбираюсь слабо. Да и среди наших вряд ли кто сейчас найдется, кто разбирается. Слишком долго здесь и имя Хельмово поминать не стоило.
Он оправдывался?
Оправдывался. И чувствовал себя при том найпоганейше.
Катарина скрестила руки на груди. И как это мысль, в общем-то здравая, не пришла в голову раньше? Логична же… тем и пугает.
— Я знаю, что ему приносят в жертву людей. Что, чем мучительнее смерть, тем больше он получает. А девочки умирали очень тяжело… и понятно тогда, почему убивали у вас. У нас такой выброс ведьмаки почуяли бы…
— Жертва ведь должна быть чиста? Не в смысле, что девственна… но ведь подходит, верно?
— Нет, — сказала Катарина, но Себастьян ей не поверил.
…а она сразу поняла, что не верит. И это было странно, потому что прежде за собой Катарина не замечала особой проницательности. Скорее уж наоборот, она привыкла людям доверять.
— Не здесь, — попросила она. — Я расскажу вам, почему это… не то, что вы думаете, но не здесь, ладно?
…темно.
…и снега нет, а все одно темно, несмотря на фонари. Ночь, будто нарисованная. Лиловая. И синяя. И черная краски. Смешали и плеснули на небо. Потом наспех мазнули желтою и алой, навесив ожерелье фонарей.
Под фонарем и остановились.
Князь вышел и, обойдя машину, дверцу открыл, руку подал разлюбезнейше, только от этого стало еще горше.
…ей велено…
…она не представляет, как исполнить, что велено.
— К слову, вы не желаете отужинать? — князь огляделся и поманил за собой. — К Белялинским лучше наведаться попозже. Когда люди не ждут визита, они так радуются гостям, что порой говорят больше обычного.
— Вы на это надеетесь?
— Не слишком. Но попробовать стоит, — он вел Катарину мимо витрин.
Шляпки.
Платья.
Ленты… тетушке купить бы в подарок, она обрадовалась бы, не столько самим лентам — такие штуки она полагала сущим баловством, сколько тому, что Катарина о ней вспомнила.
Быть может.
А может, приняв подарок, сухо бы кивнула и спрятала треклятые ленты в буфете, где складывала всякие, по ее мнению, не слишком нужные вещи, выбросить которые, однако, ей не позволяла жадность. Она бы налила чаю, настоенного на двух чаинках, и белого хлеба нарезала бы. Масла… масло было только для гостей, как и сахар…
…а вот принарядить бы ее, в платье вот такое, белое с полосочкой, чтобы корсаж расшитый да с медными пуговицами в два ряда. Рукав-окорок и узенькая полоска манжет по краю. Воротничок-стоечка.
Шляпка.
Прелесть, а не платье… на этом месте Катарина споткнулась, все ж и в королевстве тротуары были не столь уж ровны.
— О чем вы задумались? — поинтересовался князь, придержав за локоть.
— О платье, — Катарина отвела взгляд.
Было… неудобно?
Они убийцу ищут, где уж тут о платьях думать…
— А я сегодня о шубах все утро, — князь не стал смеяться или закатывать очи, видом своим показывая, что только женщина в легкомысленной манере своей станет отвлекаться от дела.
— И как?
— А никак… что-то передумалось. Кстати, мы пришли…
Это место мало походило на ресторацию, где ее любезно угощали завтраком. Не было оно похоже и на хельмские кафе. Конечно, Катарина была далека от мысли, что все кафе одинаковы, и быть может где-нибудь в столице и сыщется подобное, но…
Дерево.
Стены накатом. Столпы-подпорки с тележными колесами на них. Потолок закопченный. Солома на полу. Столы будто бы грубые, сработанные наспех, но стоило присесть и коснуться дерева, как Катарина убедилась, что впечатление обманчиво. Столешница была гладкою, что шелк.
Шумно.
Людно.
И при том никто-то на них не глазеет. И хорошо, Катарина слишком устала, чтобы выдержать чужое внимание.
— Рекомендую вепрячье колено… хотя, — князь помахал рукой, и мигом возле столика возник подавальщик. — Что сегодня?
— Суп на заячьих потрошках, — он был степенен и даже солиден в своем нарочито простом одеянии. И белоснежное полотенце, перекинутое через руку, казалось этаким тайным символом принадлежности его к великому племени половых. — Зайчатина в горшочках со сливками тушена. Для дамы — самое оно. Вепрево колено печеное с кислою капустой. Дичина копченая. Сальце… колбаски из лосятины, очень рекомендую…
— А неси все, на месте разберемся. И запить… квасу. Есть?
Ему величественно кивнули, в том кивке выражая легкое презрение: как можно было усомниться, что в месте столь высокого классу да не сыщется этакой малости.
— Мне воды… — опомнилась Катарина.
— Как пожелаете…
Он ушел, и Катарина вновь осталась наедине с князем. Надо было что-то сказать… молчание становилось неудобным, неуютным, а он не торопился начинать беседу.
— Принести человека в жертву не так и просто, — Катарина не выдержала первой. — И не только человека… вообще жертву… я покупала при храме голубей… раньше. Надо бы еще, но как-то вот… времени нет… сейчас действительно другие времена. Я помню, как с мамой… мама еще была жива, и мы ходили в храм часто. Каждое воскресенье… и молились. И она платила медяшку за общую жертву.
