Она кивнула и зарделась.
— Перевели? — выдвинул он очередную догадку, и девица вздохнула. Стало быть, и вправду перевели. Откуда? Какая разница, главное, что эту встречу можно было считать удачей.
…она приехала… вечерним, судя по всему.
…одна?
Определенно, если бы с кем-то, то этот кто-то и сопровождал бы, но улица пуста. Села на вокзале явно не на ту линию, Княженская совсем в другой стороне…
…хватятся?
…определенно, но не сразу…
— Вы далеко уехали, — сказал он, оглядываясь.
…дар его молчал. Значит, нет на девице ни скрытых плетений, ни амулетов, ничего, что могло бы помешать приватной их беседе, которая всенепременно состоится в ближайшем времени.
Он сглотнул.
Рот наполнился вязкою слюной, а в животе закололо.
Как тогда…
…они стали часто ссориться, мамаша и ее любовник. Всегда начинал он, гулким тяжелым басом. Потом голос срывался, и вступала мамаша. Ее визг пробивался сквозь стены, доходил до самой крыши, заставляя его вздрагивать…
Она кричала.
И бросалась уже на того, кто был виновен в этом ее гневе. Она забывала, что любовник, в отличие от сына, способен дать сдачи. И пускать в ход кулаки он не стеснялся.
Гремело.
Кто-то стучал, пытаясь стуком успокоить соседей. Что-то падало. Ломалось.
Потом хлопала дверь.
Любовник уходил. А она оставалась. Когда он все-таки решался покинуть свое убежище на чердаке, то находил ее в разгромленной квартире. Она обычно лежала на полу, свернувшись калачиком, жалкая, безобразная. Она поскуливала и в целом во всем облике ее не было ничего человеческого. На звук открывающейся двери она вскидывалась, но увидев вовсе не того, кого жаждала, отворачивался. Взгляд тускнел. Она поднималась и уползала в ванну. Там, он знал точно, хранился заветный пузырек с зельем. Но и оно не возвращало матери хорошее настроение. Просто придавала сил, чтобы убраться. Она сметала осколки в совок, кое-как раскладывала вещи и, отвесив ему затрещину, уползала.
— Мне так неудобно, — девичьий голосок звенел, мешая вернуться в прошлое полностью.
И хорошо.
Ничего там, в прошлом, не осталось, о чем стоило бы сожалеть. А пока он чувствовал легкую девичью ручку на сгибе локтя.
И тяжесть чемодана в руке.
…тяжесть?
…а чемодан-то как раз веса почти не имеет, будто и вовсе пустой или, скорее уж, набитый тем тряпьем, которое первым попалось под руку.
— Вам приходится идти так далеко… — девица вцепилась в рукав.
Идет.
Скользит… и сапожки-то, если приглядеться, хороши. С круглыми носочками, которые только месяц как в моду вошли. И конечно, может статься, что в глухомани ее случилось чудо, привезли пар пять этаких вот сапожек, но чтобы достались они вот ей?
Есть ведь нужные люди, которым этакий товарец и отложить можно.
…чья-то дочь или племянница?
…тогда почему одета так… неправильно? Будь оно так, как он думает, на ней красовалась бы шубка или пальто, пусть вычурное и не сказать, чтобы модное, возможно, перешитое на ее фигуру и не факт, что удачно, но… не заношенное.
— А я ехала-ехала, так устала… — девица нервничала, хотя не понятно, с чего вдруг.
Ей бы прежде переживать, одно в чужом городе, ночь, снег… и тоже… что сделала бы любая другая вменяемая особа женского полу на ее-то месте? Отыскала бы полицмейстера, перекресток вон рядом.
— …и вот дядя мой говорит, что нечего мне соваться… он, конечно, важный человек, только ничего не понимает. Думает, если я замуж выйду, то и все. А я не хочу замуж.
— Правильно, — одобрил он, думая о своем. — Нечего там делать…
— От и я так подумала. Мне моя подруга написала, я выучусь в начальники… я вещи собрала и…
…зачем она это рассказывает?
Так простодушна?
Или просто изо всех сил пытается показаться именно такой, простодушной и недалекой, заблудившейся в чужом городе. Поссорилась с родственниками, значит, если и станут искать, то не сразу.
— Что ж подружка не встретила? — поинтересовался он, пытаясь заглушить внезапную тревогу.
— Подружка? — она на мгновенье смешалась. — Я… телеграмму не отбила. Она меня ждет. Не сомневайтесь…
— Конечно…
…почему она ждала середины зимы?
…и не перевод, а поступление. Перевести студента могут и осенью, и зимой, а вот ехать куда-то в другой город в преддверии зимы? Нет, это совсем уж безголовой быть надобно.
— …и мы… а дядя… я ему…
Она лепетала какие-то благоглупости, которые он слушал с вежливой улыбкой… и кивал.
И притворялся внимательным.
…вышел на Первую Пряничную, откуда уже до общежития было рукой подать.
Девица споткнулась.
Почти повисла на руке, одарила такой многообещающей улыбкой, что захотелось ее ударить.
…обманула.
…появилась. Поманила. Почти пообещала, что станет его.
Тварь, как и все они…
— Вот, — он остановился у фонаря. — Иди прямо. Видишь?
Не увидеть серую громадину многоэтажного дома способен был лишь слепой. Как и неудовольствие, промелькнувшее на лице девицы.
— Ой, спасибочки вам! — она быстро спохватилась, возвращая утраченную было маску. — Ой, огромное… я тут боялась так… а вы мне помогли!
И прижавшись телом, спрятанным где-то там, под слоями шубы и зимней теплой одежды, девица клюнула в щеку сухими губами.
— Я был рад, — он заставил себя стоять смирно.
И чемодан протянул.
— А теперь извините, пора…
Он не стал дожидаться ответа, равно как попыток завязать знакомство, на которые настроена была девица. И подавил желание поддаться на эту игру и самому, подхватив мелкую сучку на крючок, вытряхнуть правду.
Кто ее послал?
Нельзя.
Слишком опасно. Он стал несдержан и… и у него есть уже цель и надобно думать о ней. Это успокаивает. Он отступил, растворяясь в лиловых сумерках, изрядно просоленных снежной крупой. Он уходил быстро, пожалуй, слишком быстро, почти убегая. И девица, вцепившись в ручку чемодана обеими руками, смотрела ему в спину.
— Ты ошибся, — сказала она человеку, который тоже умел прятаться в тенях. — Это не он.
— Или он, просто ты его не заинтересовала.
— Я старалась.
— Знаю. Возможно, слишком старалась. У него чутье, как у кабана… и клыки такие же… это была дурная затея.
