— Ты даже не можешь себе представить, как долго я вспоминал этот вариант ее имени по-русски! В сказке так в одной вашей девочку называли, и жена моя один раз так назвала Машку… Мне понравилось, но я не запомнил. А ты подсказал! Классно!
— Слушай, пошли выпьем?
Странный взгляд капитана Глеба не позволил Янни отказаться.
— Конечно! А автограф дашь?
— На лбу твоем сейчас так прямо и нарисую!
С открытой террасы маленького портового бара был хорошо виден ряд оранжево изукрашенных экскурсионных катамаранов, у причала пыхтел дизелем крохотный двухэтажный паром, пришедший с Лонг-Айленда; над таможенными зданиями развевались длинные карнавальные ленты на высоких шестах.
— Кажется, что только вчера прилетел на остров, а уже пора собираться…
— Ты сегодня улетаешь?
— Да, вечером.
Они молча подняли стаканы. Стать интересным друг для друга у случайных попутчиков получается не всегда и не сразу. Янни не понимал логики действий этого удивительного русского, но восхищался им; капитан Глеб Никитин с нежностью наблюдал за юным английским папашей и его очаровательной дочкой.
Выпили по настоянию Глеба за детей. Потом за любовь.
…Просто Мария нетерпеливо вертелась на высоком стуле и уже не в первый раз дергала невнимательного родителя за рубашку.
— Извини, Глеб, нам уже пора. У нас тут друг в местной школе появился, ровесник, тоже родился в Лондоне, вот, пригласил ее сегодня к себе на день рождения.
— Ладно, давай прощаться. Земля круглая — еще встретимся.
Обернувшись, капитан Глеб с улыбкой наблюдал, как вприпрыжку бежала к выходу на улицу маленькая девочка, как привычно и солидно поправлял свои темные очки английский папа Янни и как нечаянно выпали из его рук на деревянный пол террасы газеты.
«Бывает…»
Он показал бармену, чтобы тот повторил. Посмотрел на некоторые незнакомые этикетки на стойке бара…
— А знаешь это кто?
Запыхавшись, Янни снова плюхнулся на соседнее сиденье.
— Вон, смотри, у входа справа за столиком!
Худощавый мужчина в очках деловито рассматривал меню, часто иронически поглядывая на своих собеседников. О чем они говорили, Глеб не слышал, но громко смеялись и мужчина, так поразивший Янни, и его спутник, и две женщины, сидевшие в компании с ними.
— Ну? Не узнаешь?!
Янни благоговейно вытаращил глаза.
— Это же Билл Гейтс!
— Да иди ты! Да не может быть! Ты только не упади с перепугу-то.
Глеб с усмешкой покосился на Янни.
— Гейтс и Гейтс. Нормальный мужичок, трезвый. Самое главное, что не нарушает общественный порядок. Вот если возьмешь у него автограф, то я тебе и свой рядом оставлю. А? Слабо?
С очевидной жалостью Янни выслушал кощунственные речи некомпьютерного человека, но потом, очевидно, у него что-то все-таки щелкнуло, и он осторожно направился к столику Билла Гейтса…
Джой смотрела на Глеба, спрашивала себя и никак не могла ответить на свои вопросы. Кто из ее знакомых мужчин, порой отчаянных, иногда умных и сильных, мог сравниться с ним?
— А хочешь, я сама приеду к тебе?
— Меня нелегко найти на этой Земле. Но я с радостью буду встречать тебя…
Закутавшись в большой пушистый халат, Джой уютно устроилась с ногами в трескучем ротанговом кресле.
Глеб сидел рядом с ней.
— Почему ты не хочешь, чтобы я ехала в аэропорт?
— У меня на родине говорят примерно так: дальние проводы — долгие слезы. Русские мужчины не позволяют своим женщинам провожать их.
— И я хотела бы не провожать тебя, никогда…
— Не расстраивайся, я часто улетаю, но всегда обещаю вернуться.
Открытая часть бунгало успела опуститься в начало густых тропических сумерек. Они наблюдали за остывающим закатом уже около часа, светильники и лампы включать в гостиной им пока не хотелось. Над невысокими перилами веранды мелькали в дальней гавани яхтенные огни, высоко на мачтах покачивались топовые искорки, ниже и устойчивей светились якорные фонари. Вдоль бортов сливались в сплошные пунктиры цепочки живых иллюминаторов…
— Ты очень много ездишь… Ты не любишь жить дома?
— Дома? Я уже успел отвыкнуть от этого общего слова. Понимаешь, случалось в моей жизни и так, что в одном городе меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему всегда относился спокойно. Одни меня хвалили, другие порицали, я радовался хорошей погоде, не сетовал на дурную, издевался над глупцами, не клонил головы перед злыми, смеялся над своей бедностью…
— И всегда тебе было так легко?
— Иногда приходилось грызть чужие глотки, чтобы самому быть свободным.
— Кто тебя научил такой веселой философии?
— Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться, потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Понимаешь, маленькая, я как акула — если надолго остановлюсь на одном месте, то мне не будет хватать кислорода в крови, станет грустно, и я умру…
Джой растерялась, но ровно на то мгновенье, которое ей потребовалось, чтобы заглянуть в смеющиеся глаза Глеба.
— Я буду без тебя скучать.
— Чаще смотри почту, Джой! И обязательно — на горизонт!
Капитан Глеб поднял ее на руки.
— Следующей весной я покажу тебе, какую вкусную еду готовят моряки из больших тунцов альбакоро; мы обязательно отправимся с тобой ловить лангустов на рифах… Ну, не плачь, прошу тебя, только не плачь!
Слабо склонив голову и обняв его, Джой вытирала слезы о плечо Глеба.
— Я свободен! Понимаешь, свободен. В этом вся моя жизнь!
— Но ты же так одинок!
— Мое одиночество класса «люкс». Я сам себе его выбрал. Просторное сердце делает многих людей несчастными. Не очень большое преимущество — иметь большое сердце.
Потихоньку напевая, Глеб с улыбкой баюкал притихшую на его руках Джой.
— Вот, посмотри на это вечернее небо. Видишь, там, высоко-высоко, плывут тонкие, просвечивающие дымчатые полоски? Это перламутровые облака, их можно увидеть на очень темном небе, после захода или перед самым восходом. Если эти облака появляются, то, значит, завтра все сложится хорошо, с утра обязательно выглянет солнце, и у всех будет хорошее настроение… Жизнь должна быть легкой, как перышко, милая Джой…
Он целовал ее, успокаивая, а она рыдала, совсем уже не отрывая мокрое лицо от плеча Глеба.
И звенели в тишине мгновения их короткой счастливой жизни….
— Эй! Э-эй?!
Из темноты у ворот донеслись тихие вежливые возгласы.
