– Нет, не смогла уснуть. А ты, я вижу, тоже?
– Жан-Леону срочно понадобилось выйти. Пошли к нам, мы с Жюльеном как раз играем в таро
[54].
Долго уговаривать меня не пришлось: плохо ли провести время среди ровесников, когда никто из подростков не маячит на горизонте.
Марина была в полном восторге, ведь в таро куда лучше играть вчетвером, пояснила она, заваривая для меня травяной чай.
– Я бы охотно предложила тебе бокал вина, но… это стало бы для меня слишком большим соблазном. Если учесть, что я резко бросила курить, думаю, не стоит мне слишком испытывать свои нервы… Надеюсь, ребенок это оценит и выйдет, не причинив мне особого вреда. А тебе было очень больно, когда ты рожала?
Я мгновенно вспомнила все, свои крики от боли, свое желание сказать акушерке: «Дайте мне спокойно умереть, я вас задерживаю, судя по всему!», и уже собралась выдать ей свои впечатления, слегка подсластив их, разумеется, но тут я перехватила умоляющий взгляд Грега.
– Да я ничего и не почувствовала. Дважды рожала, и оба раза ничего не чувствовала. Услышав крики дочерей, я была удивлена, что они уже вышли из меня.
По лицу Марины я поняла, что она заметно успокоилась, а по физиономии Грега, что здорово переборщила. Жюльен только посмеивался.
– Почему ты смеешься? – заволновалась Марина. – Когда Ной рождался, что, было море крови?
Он перестал похохатывать и напустил на себя самый серьезный вид.
– Да нет, что ты, все произошло очень быстро.
– Вы все просто зубы мне заговариваете! – сказала Марина.
– Ной вылетел, как пушечное ядро, чуть не пробив насквозь акушера, и приземлился прямо в сумку акушерки, его помощницы.
Марина оторопело смотрела на него, ничего не понимая. Грег, побагровевший, с трудом сдерживал смех.
– Вы издеваетесь? – с сомнением выговорила она.
Мы хором отрицали, и она в конце концов нам все-таки поверила. Поверила всему, в чем не было ни грана правды.
В перерыве между двумя партиями Жюльен отправился проверить, хорошо ли спит Ной, а я решила взглянуть на своих девчонок. Лили храпела, мне стоило бы это записать на телефон.
– Здорово все-таки иногда провести время без детей! – прошептал у меня за спиной Жюльен.
Я вздрогнула, не услышав, как он приблизился. Осторожно закрыв дверь трейлера, я обернулась.
– О да, давненько этого не случалось!
– Сыграешь еще партию или пойдешь спать?
– Ты что, серьезно думаешь, что я смирюсь с поражением и не отыграюсь?
Он улыбнулся.
Мы вместе вернулись в домик будущих родителей. Жюльен помог мне подняться. Марина оказалась тут как тут:
– А знаете, вы неплохо смотритесь вместе.
Мы оба почувствовали себя крайне неловко. Я подняла глаза к небу, Жюльен закашлялся.
– Прекрати, Марина, не смущай их, – заметил Грег, тасуя карты. – Ну что, еще партию?
– А что такого я сказала? – удивилась она. – Я считаю, что они здорово друг другу подходят, что в этом плохого? Если я удачно подберу туфли к ремешку, например, я открыто говорю об этом, и никого это не шокирует почему-то!
– Да никаких проблем, – широко улыбнулся Жюльен. – Кстати, тебя предупредили, что эпизиотомия
[55] причиняет страшную боль?
Я внутренне хихикнула, надеясь, что внимание Марины будет целиком сосредоточено на этой, куда более важной теме.
– У тебя есть кто-нибудь? – неожиданно спросила она меня с невинным видом.
Промашка.
– У меня две дочери, и этого вполне достаточно.
– Слушай, Марина, мы играем или нет? – вмешался Грег.
Она подняла обе руки в знак капитуляции.
– О'кей, о'кей! Какая досада, что из-за гормонов я стала такой сентиментальной. Мне повсюду мерещатся парочки.
Я разложила свои карты, испытывая огромное облегчение, что наконец-то мы занялись другим делом. У меня «хорошая рука», много козырей, «Мир», «лицевые»
[56], я никак не решаюсь выбрать и смотрю на своих противников. Марина поглощена своим раскладом, Грег, похоже, что-то обдумывает, и только Жюльен не сводит с меня горящего взгляда. И приводит меня в смущение.
Хроники Хлои
Я получила анонимное письмо. Сложенный пополам лист бумаги был просунут в дверную ручку трейлера. Обнаружила его мама, но передала мне, поскольку я была адресатом.
Хлоя,
Твоя задорная улыбка,
Твой кристально чистый голос,
Твои русалочьи глаза,
Твой божественный рот,
Все в тебе меня волнует,
Все в тебе мне нравится.
Ты даришь мне счастье и радость,
Я люблю тебя, что еще сказать…
Посмеявшись, я спросила у Лили, зачем она так гадко подшутила надо мной, но та принялась клясться и божиться, что это была не она. Да она и не смогла бы, в белом стихе проглядывало настоящее чувство.
Я с пристрастием допросила каждого из группы, но все дружно отрицали свое авторство, как только узнавали, в чем дело. Единственным человеком, которого я не спросила, оставалась Луиза, но и речи не могло идти о том, чтобы заговорить с ней. Однако именно ее я больше всех подозревала. По моему разумению, только она одна была способна сделать такое, просто из желания досадить. Не говоря уже о том, что стишок по своей простоте и наивности как нельзя лучше соответствовал ее уровню интеллекта. Девица эта настолько олицетворяла собой пустоту, что у меня при взгляде на нее начинала кружиться голова.
Уж конечно, я выбросила письмецо в мусор.
Надо признаться, в первые мгновения я готова была поверить, что речь шла о настоящем признании в любви. При одной мысли о том, что кто-то меня тайно любит, я взволновалась, однако разум быстро одержал верх.
Во время путешествия я была окружена только женатыми мужчинами, да разве еще, возможно, грабителями, так что, разумеется, речь могла идти только о шутке.
А жаль.
С тех пор как я потеряла всякую надежду помириться с Кевином, мне стало чего-то не хватать в жизни. Не хватать того, о ком я могла бы думать, кем могла заполнить свои мысли. Когда утром я красила губы, то больше не думала, понравлюсь ли я ему, когда выбирала одежду, то не для того, чтобы он оценил мой вкус, ночью я засыпала с пустой головой, где уже не было места сладким мечтам о нас двоих. Я стала ощущать себя очень одинокой. Никому не нужной.
