– Чушь собачья.
– Это правда, – вмешался Жюльен с самым серьезным видом. – И у него будет деревянный нос.
Я тоже не смогла удержаться от смеха, как, впрочем, и сам Жюльен. Эдгар встал с места еще медленнее, чем обычно.
– Я отправляюсь в родные пенаты! – объявил он в промежутке между двумя приступами икоты.
– Но Анна еще не выполнила задание! – воспротивилась Марина.
Однако я последовала его примеру, на прощание дружески улыбнувшись старику.
– Я тоже пошла спать, всем спокойной ночи!
Жюльен сделал то же самое, потом встали с мест Франсуа с Франсуазой. Марина продолжала сидеть, скрестив руки на груди. Я наклонилась к ней и обняла молодую женщину за шею.
– Это было неплохо задумано.
– Я добьюсь своего еще до конца нашего путешествия, – прошептала она.
– Ты просто прелесть!
– Еще бы. Тебе повезло, что я тебя полюбила.
Я прошептала несколько слов ей на ухо, отчего Марина оживилась, радостно хмыкнув. Поцеловав ее, я направилась к своему трейлеру. Земля подо мной слегка покачивалась. Чья-то рука вскоре пробралась под мою. Жюльен.
– Я тебя провожу, говорят, здесь бродят голодные медведи, – тихо произнес он.
– Ты прав, попадаются еще и квебекцы, говорящие с марсельским акцентом.
Мы пересекли площадку, пытаясь идти прямо, рука под руку, потом он высвободил свою, когда мы подошли к моей двери.
– Ну, все, спокойной ночи, – прошептал он.
– Спокойной ночи, Жюльен.
Пока я искала ключ в кармане, он не двинулся с места. Подняв глаза, я поймала его взгляд, серьезный, почти торжественный. Потом он легко прикоснулся ладонью к моей щеке и нежно провел по ней большим пальцем. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, он с улыбкой развернулся и пошел к своему фургону. Оставив нас одних – меня, мой хмель и мое желание.
Хроники Хлои
Когда мама объявила, что мы поедем по Атлантической дороге, я не могла понять ее восторга. Теперь понимаю. Эта восьмикилометровая дорога, ведущая к побережью, связывает между собой острова и островки в Атлантическом океане. Путь ее проходит по сменяющим друг друга мостам, виадукам и рифам, открывая взгляду волны, фьорды и горы. Впечатление было такое, будто мы катили по морской глади. Вокруг нас плескалась вода, брызги летели на ветровое стекло, мама вела медленно, чтобы мы насладились сполна необычными ощущениями, но этого оказалось недостаточно. Доехав до конца, мы тут же повернули обратно, чтобы принять двойную дозу.
Совершая третий прогон, мы услышали, как зазвонил телефон. Это был папа. Я ответила.
– Привет, папа, знал бы ты, где мы сейчас!
– Здравствуй, детка! Судя по твоему голоску, ты в восторге. Ну-ка давай, рассказывай!
Я описала ему чудесный пейзаж, что называется, из первых уст, не забывая о мельчайших деталях, так мне хотелось, чтобы и он немного побыл вместе с нами. Он стонал от зависти. Я пообещала, что пришлю ему множество снимков.
– Спасибо, моя дорогая. Возможно, я выбрал далеко не самый удачный момент, но я тебе звоню по делу. Мне нужно кое-что тебе сказать.
Я заткнула свободное ухо пальцем, чтобы лучше слышать.
– Что-то важное?
– Нет, нет, не волнуйся. Просто…
Он долго дышал в трубку. Мне стало страшно.
– Просто, подумав хорошенько, я решил, что не буду требовать преимущественной опеки.
– Ладно, – ответила я. – Наверняка так будет лучше, тем более что теперь мы сможем видеться чаще, раз у тебя есть свой дом!
– Все чересчур сложно…
– Что ты имеешь в виду? Что сложно? Раньше ты не мог нас принимать у себя, потому что было негде, но теперь можешь. Так в чем проблема?
В трубке раздавалось его шумное дыхание.
– Прости, милая, мне так хотелось бы приглашать вас к себе как можно чаще, я и раньше всегда этого хотел…
– Ну, так почему бы тебе этого не сделать?
Голос у меня изменился, стал пронзительным.
– Потому что твоя мать мне не позволяет.
Последнюю фразу он почти прошептал, она была еле слышна, но больно резанула меня по сердцу.
Я посмотрела на маму, ее руки судорожно вцепились в руль.
– И почему? – спросила я.
– Понятия не имею. Я годами боролся за право встречаться с вами, но она этому противится всеми силами. Обещай, что не расскажешь ей о нашем разговоре, иначе все станет еще намного хуже. Я опасаюсь, что она запретит мне даже звонить вам.
– Пока, папа, я тебя целую.
– Обещай, что ничего не скажешь!
Ничего я обещать не стала. Стиснув зубы, я отключилась. Устремив взгляд на волны, я хотела, чтобы они разбушевались, со страшным грохотом обрушиваясь на скалы, это соответствовало бы тому, что я в этот момент чувствовала. Мама словно онемела. Мне тоже хотелось молчать, не выдавать папу, но ничего не вышло. Я почти грубо спросила ее:
– Почему ты это делала, скажи?
– Почему я делала что?
– Почему не позволяла папе нас видеть? Почему не разрешала, чтобы мы приходили к нему домой?
Она положила руку на мое бедро.
– Птичка моя, знаешь…
– Черт побери, значит, все так и есть? Он говорил правду?
Я уже кричала. В глазах у меня помутилось. Я ждала от нее слов, что все это чистой воды недоразумение, что он ошибался и она не собиралась лишать меня отца в течение многих лет, однако сказала она другое:
– Сейчас мы остановимся вон там, подальше, и все обсудим. Ни за что на свете я не стала бы причинять тебе боль…
– Да плевать мне на твои объяснения! Я никогда, никогда не прощу тебе того, что ты с нами сделала!
У меня из глаз брызнули слезы, они струились по щекам, шее, но не могли унести с собой мое отчаяние. Вдруг Лили повернулась ко мне и впилась в меня взглядом:
– Хлоя, ты что, забыла? Ты и правда забыла, что папа бил маму?
Анна
В нашем трейлере музыка гремела на полную катушку. Мы с девочками самозабвенно распевали репертуар Франсиса Кабреля. Слушая Кабреля с детства, как я и сама его без конца слушала, они знали слова песен наизусть.
Мы собирались выехать на мифическую Дорогу троллей
[79]. И хотя нам пришлось слегка отклониться от маршрута, пропустить ее было просто немыслимо. На первом же повороте мы выключили все, что могли, – музыку, голоса и даже дыхание.
