– Это хорошие новости, мисс Парр. Они хотят подать заявку на специальный охранный ордер, чтобы запретить публичный доступ. Они должны будут тщательно охранять место и продолжать следить за популяциями бабочек. Он говорит, что там не только бабочки. Здесь полно зимородков, сов, козодоев и так далее. Это довольно необычно.
– Да, – сказала я. – Так и есть.
– И интересно, как это сработает на вас. Я думаю – и я тут строю дикие предположения, – что Национальный фонд, возможно, захочет выкупить у вас землю.
– Я не продам его, – ответила я. – Я сдам его им в аренду, и они смогут им управлять. Я не хочу, чтобы они что-нибудь в Кипсейке уничтожили. Она оставила все как есть не просто так. Я до сих пор не совсем понимаю, почему она это сделала, но я уважаю ее волю.
– Она?
– Моя бабушка.
– О… Конечно.
– Чарльз, – сказала я. – Вы что-нибудь знаете о ней? Где она умерла? Что с ней случилось?
– Я не могу разглашать эту информацию. Жаль, что не могу. – Помнится, мне показалось, что в его голосе не было особого сожаления. – Наш первый долг перед клиентом.
– Я ваш клиент.
– Да, но не в данном случае. И… – Он остановился.
– Что?
– Ну, я тоже не знаю. Я имею в виду, все эти документы были подписаны много лет назад. Так что, даже если бы это не было противозаконно, мне бы тоже пришлось выяснять.
Я была погружена то в шок от своей беременности, то в траур по Себастьяну. Все изменилось, когда я впервые прошла УЗИ, увидела ребенка, которого мне суждено было родить. К моменту этого телефонного разговора я уже знала, что у меня будет девочка. Я была взрослой, со своей историей и наследием, и я готовилась стать матерью. Я смогла справиться с этим. Я смогла это сделать.
– Понимаю. Слушайте, раз уж мы заговорили об этом, мне, вероятно, придется составить завещание. Хм… в нем должно быть кое-что странное. Я имею в виду, я не собираюсь умирать, но все, что связано с домом… – Я остановилась. – У вас когда-нибудь были такие странные случаи?
– Мисс Парр, некоторые дела, которыми мы занимаемся, такие, что вы и ваша бабушка еще вполне простой случай. Я могу составить любое завещание. Хорошо, – сказал он, и я услышала щелканье клавиатуры, стук пера, которое ему так нравилось, и представила его в сером костюме, с мальчишеским возбуждением, возможно, снова ожившим на его лице. – Могу я попросить прислать команду из Национального фонда? Они свяжутся с вами при первой возможности? Как вы можете себе представить, они все абсолютно в восторге от своего открытия. Это вызвало чертовски много волнений…
Я прервала его, волна тошноты захлестнула меня:
– Попросите их. Конечно. Скажите мне, что им нужно.
Я снова откинулась на спинку стула: по правде говоря, в тот день все это казалось таким глупым – трепещущие насекомые и взрослые люди, карабкающиеся по камням, когда Себастьян все еще лежал целым в земле, а у его ребенка не было отца. Тогда я этого не понимала.
А еще была Лиз. Когда Элис исполнилось шесть месяцев и я старалась быть независимой – я дважды ходила в магазины, чтобы купить молока, и пила кофе с Элизабет, – я получила странную просьбу. Мама предложила как-то вечером искупать Элис, и когда я вернулась на Ноэль-роуд, совершив редкую прогулку в одиночестве, то обнаружила, что Малк стоит на кухне в некотором замешательстве.
– В чем дело? – спросила я, пытаясь скрыть ужас, который испытываешь, когда оставляешь ребенка и возвращаешься к кому-то с таким выражением на лице. – Все в порядке, Малк?
– Абсолютно. Слушай, Нинс. Кто-то по имени Эбби звонил тебе на мобильный, – сказал он, почесывая в затылке. – Я ответил. Она… она сказала, что ты должна прийти. Прямо сейчас. Я сказал – я сказал, что это чушь, нельзя просто бросить все и убежать. Но она сказала, что ты поймешь, чтобы я передал тебе и она должна с тобой увидеться.
Он протянул мне телефон. Эбби написала мне.
Привет, Нина. Извини за беспокойство. Лиз уже уходит. Ей осталось недолго. Если ты прочитаешь это, не могла бы ты прийти сегодня вечером? Спасибо.
Я уже была на полпути к лестнице и бежала в ванную, где мама весело ворковала с Элис, которая лежала в неглубокой ванночке, яростно колотя ножками в воздухе и крича от восторга.
– Только посмотрите на эти булочки, – говорила мама, почти пьяная от радости. – Посмотрите на это нежное личико! Посмотри на себя!
– Мам, – сказала я. – Мне нужно идти. Это Лиз. Элис Грейлинг. Она умирает… Ее сиделка хочет, чтобы я пришла. Можешь уложить Элли?
– О. – Мама встала. – О, конечно.
– Дай ей бутылочку, она в морозилке. И убедись, что температура в комнате в порядке – прошлой ночью была жара. И мам, молния на ее гро-бэг очень…
– Боже, со мной все будет в порядке, – сказала мама, закатывая глаза. – У меня был ребенок, ты ведь выжила, правда?
– Ну… – начала я.
– Не хами. И если ты собираешься упомянуть миссис Полл, я не хочу об этом слышать.
Я поцеловала ее и побежала вниз, оставив Элис в неведении, пускать пузыри и с удивлением смотреть на свою ручку, которую она то и дело прижимала к лицу.
Глава 28
Через час шторы в спальне Лиз все еще не были задвинуты. В окна лился вечерний свет с Хит. Деревья качались на вечернем ветру. Все было спокойным, безмятежным, торжественным: в отличие от классической сцены на смертном одре, которую я себе представляла. Комната была красивой, от пола до потолка шли книжные полки, заставленные картинами, наградами, фотографиями.
Ее кровать смотрела на Хит. «Девушка с креветками» висела над каминной полкой, поблекшая, но все еще улыбающаяся. Там же стояла фотография Эл и Тедди, держащихся за руки. Я никогда не видела их вместе и долго рассматривала ее. Внешне похожие – короткие черные волосы, стройные, молодые, – но все же совершенно разные: Тедди – застенчивая и милая, Эл – дерзкая и провокационная. И одежда: Эл – элегантная и модная, в мужских брюках, Тедди – скромная в своем простом, черно-белом узорчатом платье-рубашке. Они улыбаются камере, но совершенно понятно, что их улыбки предназначены только друг другу. Они такие милые.
– Почему она не… она не должна быть в больнице? – прошептала я, взглянув на Лиз, тяжело дышащую, крошечную в своей слишком большой ночной рубашке из ворсистого хлопка, едва замечающую нас обеих, когда мы ютились в глубине большой светлой спальни.
– Я медсестра, – быстро ответила Эбби. – У нас по очереди дежурят еще две. Она все очень тщательно спланировала. Она очень организованна.
– Да, была. Есть, – я быстро исправила.
– Она не реагирует, ни сейчас, ни в последние пару часов. Но она часто говорила о тебе, когда была в сознании. Я не была уверена, поняла ли она, что встретила тебя, а иногда она так этому радовалась. Что она заставила тебя понять ее и твою бабушку. Видишь ли, ты была связующим звеном с Тедди, но она этого не осознавала. Даже в первый раз, когда вы встретились, она была так счастлива, но потом не смогла вспомнить почему. Если бы вы встретились год назад. Ну, да ладно. – И она подошла к ней, заботливо укрыла одеялом, пригладила волосы.
