– Обошлось несколькими швами, – ободряюще сказала она.
– Бедная женщина. Я понимаю ее, – на бледном лице выделялись темные круги под глазами. Он был сыном сэра Энтори Траверса и завербовался сразу после школы. До этого он жил как представитель привилегированного класса, рассказал он ей как-то несколько недель назад, когда она опрашивала раненых, довольны ли они ланчем.
– Война стала настоящим шоком для меня. Она оказалась совсем не тем, что я ожидал, – пошутил он, но глаза его оставались серьезными. Ему надо было бы спать, но, как и для многих, сон стал для него недостижимой мечтой.
Она быстро переоделась и вернулась на свой пост уже через десять минут. Идет война, ее раны – это ерунда. Боль вернулась ближе к утру, и Энни притащила из зала для прислуги кресло и насильно усадила в него Эви.
– Я тебя разбужу, если понадобится.
– Отличная идея – кресло. Мы оставим его здесь. Нет никакой необходимости, чтобы на смене бодрствовали обе.
Леди Маргарет останется на время выздоровления в комнате леди Вероники. Ее собственная война слишком затянулась и сломала ее, хотя и не навсегда. Здесь, в Истерли Холле, она выздоровеет.
– Ножницы положим туда, где они должны быть, в корзинке для шитья, хорошо? – сказал доктор Николс, когда утром они встретились около спальни. В руках он держал свой медицинский саквояж и, застегивая белый халат, собрался войти к пациентке.
Леди Вероника с улыбкой попросила:
– Пожалуйста, доктор, снимите халат. Их насильно кормили люди в белых халатах.
Он тут же снял халат.
– Верно подмечено. Надо это запомнить. Многие женщины, должно быть, пережили то же самое.
Ланч, как обычно, сопровождался хлопотами, но миссис Мур, Энни и Эви довели организацию кормления до совершенства, к тому же каждый день к ним приходили по меньшей мере две помощницы из поселка, так что особой горячки в работе не наблюдалось. Юные Берт и Джозеф ходили каждый день стрелять кроликов, к тому же в лесу не переводились тетерева и фазаны, и таким образом они все лучше обеспечивали себя сами. Стэн, старший садовник, согласился пустить свиней в свой сад, а это сулило поросят к весне.
Стук горшков и сковород в моечной после ланча был все таким же громким, как и всегда, и швы Эви заныли, поэтому миссис Мур прогнала ее из кухни в два часа дня.
– Нам тут не нужны мученики, красавица. Топай наверх, на улицу, и глотни свежего воздуха. А заодно пораскинь мозгами, что мы можем приготовить на Рождество. Думаю, нам придется пустить в ход наши запасы. Из-за всеобщей паники остаться без пищи в лавке все меньше продуктов, хотя они делают все, что в их силах, чтобы обеспечивать наши заказы.
Эви прошла в конюшенный двор. Стойла были пустые. Но скоро там появятся свиньи, потому что леди Вероника сочла, что стойла пропадают зря, и так оно и было на самом деле. Может, еще и дальние конюшни пустить в дело? Она прошла вперед, к аллее, и увидела Гарри, который старался управляться с костылями, спускаясь с крыльца.
– Гарри, как у вас дела сегодня? Понравился кроличий пирог?
– Вкусно, лучше не придумаешь, Эви.
Такой симпатичный парень, и по крайней мере ему не грозит вернуться на фронт. Его родители так радовались, что в свой последний визит принесли всему персоналу огромный букет цветов. Его поставили в главный зал, и он долго стоял там, придавая помещению элегантный вид, сильно противоречащий суматохе, царившей там последнее время, иногда только смягчаемой приходом дежурных медсестер, которые управляли потоком людей.
– Наденьте-ка шарф, – сказала Эви, плотнее закутываясь в шаль. – Энни будет ругаться. Она потратила на него столько времени и крепких слов, пока вязала его.
Гарри засмеялся. Сзади послышалось шуршание велосипедных шин по гравию. Приехал Артур, молодой телеграфист, семья которого жила в Истоне. Эви и Гарри смотрели, как он подъезжает. Хруп-хруп. Ее сердце, казалось, забилось в такт с поворотами колес. Гарри снял руку с костыля и сжал ее ладонь.
– Старайтесь не беспокоиться, пока вам действительно не придется.
Парень затормозил и остановился.
– Можете забрать, миссус?
Почтальоны ненавидели эти телеграммы, потому что у всех отцы, братья или товарищи были на фронте.
– Конечно, – ответила Эви, но потом она протянула телеграмму обратно.
Она прочитала имя адресата. Гарри тоже увидел его, вздохнул и почти шепотом спросил:
– Хотите, я передам ей?
– Что, понесете в зубах?
Это было немного похоже на смех. Эви взглянула на кедр, такой неподвижный, такой крепкий. Она вошла в холл, оставив Гарри снаружи на свежем воздухе, который, конечно, ему будет бесполезен, потому что он закурит трубку, балансируя на костылях. Повезло мальчишке, повезло его матери и отцу. Они не получат такой телеграммы.
Начиналась метель. Будет ли Рождество снежным? Похоже на то. Дежурная сиделка увидела телеграмму и сочувственно улыбнулась. Эви прошла к обитой зеленым сукном двери, открыла ее и спустилась на кухню. Леди Вероники там не было. Эви проверила чайник. Кипит, как всегда. Взгляд ее упал на брошенное ею вязанье. Одна лицевая, одна изнаночная… Она заварила чай, налила его в чашку, а не в эмалированную кружку и положила сахар, много сахара. Потом медленно подошла к двери. В кладовой для дичи, как она помнила, Энни должна была обучать леди Веронику ощипывать неприлично крупного тетерева.
– Вероника, вы можете подойти сюда?
Она раньше никогда не называла ее так, но теперь этой женщине необходимо почувствовать, что у нее есть друг, настоящий друг, и что этот друг предупреждает ее заранее.
Вероника вошла на кухню. Лицо ее побелело. Она взяла чашку с блюдцем. Все знает, поняла Эви. Знает.
– Кто, Оберон или Ричард?
Эви заставила ее сесть.
– Сейчас откроем.
Капитан Уильямс, ранен в бою. Ампутирована нога и рука, чтобы избежать газовой гангрены. Он в госпитале в Ле Турке.
– Поезжайте и привезите его сюда, – сказала Эви. – Вы должны. Вы нужны ему.
Леди Вероника перечитывала телеграмму, снова и снова. Пальцы ее дрожали. Губы с трудом произнесли:
– Конечно. Я должна.
Она немедленно собрала вещи, и отец Эви, работавший в свой выходной в саду, отвез ее на вокзал. Когда их коляска исчезла из виду, Эви, стоя на крыльце, снова вспомнила те слова: война разобьет наши сердца.
Она вздохнула и помахала Гарри:
– Если вы не зайдете в дом, нам придется лечить вас от воспаления легких, Матрона назначит меня менять судна, а это значит, что готовить вам еду будет она.
Он улыбнулся и вытряхнул трубку в траву, удерживаясь на костылях.
– Такая судьба для нас хуже, чем смерть, – отозвался он. Сунув трубку в карман больничной пижамы, он повернул к дому. Эви рассказала ему о капитане Уильямсе.
