– Пожалуй, есть немного. – Джек сунул руку в карман куртки. Его собственная банка звякала так же громко. На плече у него лежали рабочие инструменты.
Тимми сказал брату, что ему осталось раскрасить последнего оловянного солдатика, и получится целый полк. Ответа не последовало.
– Слышишь, Джек? Всего один остался.
– Ага, слышал я тебя. Но идти рядом с тобой – все равно что с пустой посудиной, болтаешь ты без умолку. Ради всего святого, еще даже не рассвело, старик.
Джек последнее время держался как-то потише, возможно, из-за Милли. Тимми бурчал, что девчонка – сущая замухрышка и плакса, а Джек сказал, что будешь таким, если любишь кого-то и получается, что безответно. Тимми подумал, что его брат старается приободрить Милли.
Он подтолкнул Джека.
– Пойдем сегодня вечером в клуб, ладно? Так пива хочется!
Отец обернулся.
– Не очень-то налегай на пиво, Тимми. Тебе только шестнадцать, и голова у тебя еще не готова. Ты забыл, как было в прошлый раз? Мама тебе покажет, если ты опять устроишь на ее коврике то, что тогда. Весной тебе исполнится семнадцать, вот тогда и отпразднуешь.
– Ну ладно, пап, у меня мужская работа. И да, я не забыл, как я могу, если вы все напоминаете мне каждую субботу. Я не буду больше пить столько, но ведь и тебе второй раз пятьдесят не исполнится, верно?
Они уже входили в Истон. Из дома вышел Мартин, марра Джека, и пристроился рядом с Джеком. Вышел и Тони, марра Тимми, и пошел рядом с ним.
– Мы маршируем в ногу, прямо как Брамптонов щенок на учениях, – съехидничал Тимми, обернувшись к отцу.
Джек щелкнул Тимми по кепке.
– Взвод не болтает языком. Взвод марширует.
Тони заметил:
– Или управляет, значит, сидит без дела, пока другие вкалывают.
Все засмеялись.
Постепенно к ним присоединялись другие, в том числе Бен, старый марра их отца, и Сэм. Бен шел рядом с Бобом и рассказал о своей картине, а потом предложил нарисовать оловянную армию Тимми в бою, когда последний солдатик будет закончен.
– Совсем недолго осталось, Бен, – бросил Тимми через плечо.
Джек отозвался.
– Он уже говорил это неделю назад.
– Так не все сразу же. И зачем торопиться? К тому же теперь, когда у нас живет Милли, и мне труднее сосредоточиться из-за ее кошачьих воплей.
Отец сказал:
– Ну, скоро все уляжется, точно. Она переедет, когда для нее что-нибудь найдется. Грейс занимается этим, правда, Джек?
Джек огрызнулся:
– Откуда я знаю? Я только копаю ей огород время от времени.
Разговоры утихли. Они приплелись наконец ко входу в шахту. Наступил первый рабочий день нового года. Сдержал ли брамптоновский щенок слово, в конце концов, и восстановил жеребьевку? Их уже ждал Дэвис. Широко улыбаясь, он поднял руку с листом бумаги.
– Готово, ребята. Жеребьевка снова с вами. Можете тянуть жребий, когда хотите, так что выпейте пивка сегодня вечером.
Никто из шахтеров не выразил особой радости. Жеребьевку должны были вернуть месяцы назад или даже год, или два года. Но они просто спокойно переглянулись и улыбнулись друг другу. Тимми хлопнул Джека по плечу.
– Ну что, Джек, решай, когда будем тащить, – сказал Мартин.
– А, так это комитет будет решать, – отозвался Джек.
Увидев, что брат улыбается, Тимми понял, что Джеку стало легче. Теперь у него наконец появился шанс вытащить хороший участок, а кроме того, отец слышал от Дэвиса, что в клуб заказано побольше пива. Тимми заулыбался, и отец в ответ покачал головой в притворном раздражении:
– Слышал-слышал. Ты, смотри, про коврик не забудь.
Шахтеры один за другим снимали куртки, брали жетоны и лампы и направлялись к клети. Настроение у всех поднялось. В этот день Тимми поставили на вагонетку, хотя ему приходилось иметь дело и с вагонами, и с гэлловеями. Ему больше нравилось работать с пони, и мама давала ему для них морковку. Когда клеть начала стремительно падать в темноту, он закрыл глаза. Эти секунды для него были невыносимы, но он никогда не говорил об этом ни отцу, ни Джеку. Их спуск в клети, похоже, нисколько не волновал, но Джек всегда стоял рядом с ним, как и теперь, касаясь рукой его плеча, и это твердое прикосновение успокаивало.
Выйдя из клети внизу, они разошлись по своим участкам. Было очень жарко, запах угля щекотал ноздри, пыль забилась в легкие, не прошел он и нескольких ярдов. Тусклый свет ламп освещал путь. Тимми с Тони подошли к стойлам, выдолбленным в угольной скале. Оба протянули по морковке своей любимице Зорьке.
Тимми заметил:
– Они знают нас, Тони.
Ему нравилось, как пони тыкается мордой ему в ладонь. А вот обслюнявленные кусочки морковки, которые выпадали у нее изо рта, были неприятны. Он стряхнул их с ладони и подергал пони за уши. Оставив Тони запрягать Зорьку, он побрел к участку, на котором ему предстояло работать в этот день.
Джек шел, едва поднимая ноги. Он устал, как теперь с ним бывало почти всегда. Сон приходил с трудом, потому что думать он мог только о Грейс. Это было напрасно, и он в очередной раз наподдал ногой пыль. Мартин наподдал его локтем.
– Поднимай ноги, балбес. За каким чертом я должен дышать этой дрянью? И так уже хватает.
– Извини, старик.
Он надеялся, что, столкнувшись с ее равнодушием, он постепенно избавится от тоски по ней. В конце концов, ей просто нужен помощник, чтобы было кому вскапывать огород. Он пробовал заводить романы с другими, конечно, пробовал, а как же, но она всегда стояла между ним и этими женщинами, и тогда в нем вскипала эта жгучая, мучительная боль, и он с яростью обрушивал ее на всех своих противников в кулачных боях. Неудивительно, что он всегда выигрывал. Только так ему удавалось на какое-то время от нее избавиться.
Отец шел сзади, но, оказавшись рядом со своим ящиком, он крикнул вслед бредущим вперед Джеку и Мартину:
– Я проверю крышу и опоры у пласта Бена и приду.
– Угу, отец.
Уже две забастовки прошли, а отец по просьбе шахтеров оставался их десятником. Они хотели, чтобы он осматривал их участки, потому что он делал это тщательно и добросовестно. Но меры экономии никто не отменял, и все чаще опоры использовали по несколько раз. Но теперь, когда восстановлена жеребьевка, выработки у Джека возрастут, и показатели у Тимми смогут улучшиться, когда Брамптоны перестанут его контролировать.
Джек заставил себя слушать рассуждения Мартина о футболе. Всегда только матчи на уме у его марра. Джек улыбнулся. Он любил, когда все шло своим чередом, любил чувствовать, что все нормально.
Мартин обогнал его и пошел впереди, что-то мурлыкая себе под нос. Потолок прохода понижался, и они терлись хребтами о него, сдирая корочки с ранок. Пройдя так полмили, Мартин ударился головой о выступ. Мурлыканье превратилось в поток ругательств. Крыша ухнула, заскрипели сосновые опоры, угольная пыль засыпала им глаза. Лампы светили в ярде от них. Они остановились и ждали. Ничего не произошло. Джек подался назад на несколько шагов, стараясь вдыхать и глотать как можно меньше пыли.
