На следующий день, когда Оморо собирался уходить за пальмовыми деревьями, чтобы построить Бинте новую кладовую, Кунта вызвался пойти вместе с ним. Ему нравилось ходить куда-то с отцом. Но в тот день они почти не разговаривали, пока не дошли до темной и прохладной пальмовой рощи.
И там Кунта резко спросил:
– А что такое рабы?
Оморо что-то проворчал, ничего не ответил и несколько минут бродил по роще, осматривая стволы разных пальм.
– Рабов не всегда легко отличить от тех, кто не рабы, – сказал он наконец.
Рубя выбранную пальму, Оморо объяснил Кунте, что хижины рабов покрыты ньянтанг
[16] джонго, а хижины свободных людей – ньянтанг форо. Кунта знал, что форо – это лучшая трава для крыш.
– Но никогда нельзя говорить о рабах в присутствии рабов, – сурово сказал Оморо.
Кунта не понял почему, но, как всегда, кивнул.
Когда пальма рухнула, Оморо начал обрубать толстые жесткие листья. Кунта сорвал для себя несколько спелых плодов. И тут он почувствовал, что отец не против поговорить. Здорово будет потом все объяснить Ламину про рабов.
– А почему одни люди рабы, а другие нет? – спросил он.
Оморо объяснил, что люди становятся рабами по-разному. Некоторые рождаются у рабынь – и он назвал нескольких жителей Джуффуре. Кунта всех их хорошо знал. Среди них были даже родители его приятелей по кафо. Другие, продолжал Оморо, оставили родные деревни в голодный сезон и пришли в Джуффуре, чтобы стать рабами тех, кто согласится кормить и обеспечивать их. А есть и третьи – и Оморо назвал имена нескольких стариков. Когда-то они были врагами, и их захватили в плен.
– Они стали рабами, потому что им не хватило смелости погибнуть, – пояснил Оморо.
Он начал рубить ствол пальмы на части, которые мог бы нести сильный мужчина. Хотя все, кого он назвал, были рабами, они были уважаемыми людьми, и Кунта это знал.
– Их права защищают законы наших предков, – сказал Оморо. – Каждый хозяин должен обеспечить своих рабов пищей, одеждой, кровом, наделом земли, половина урожая с которого идет рабу. А еще рабу нужно дать жену или мужа. Но есть те, кто вызывает презрение, – продолжал отец. – Эти люди стали рабами, потому что совершили убийство, кражу или другое преступление. Таких рабов хозяин может бить или наказывать так, как они того заслуживают.
– А рабы навсегда остаются рабами? – спросил Кунта.
– Нет, многие рабы покупают себе свободу на средства, сэкономленные во время работы на своем наделе.
Оморо назвал нескольких жителей Джуффуре, которые так и поступили. А другие обрели свободу, вступив в брак в семье, которой они принадлежали.
Чтобы было легче нести тяжелое дерево, Оморо сделал прочную перевязь из зеленых лиан. Он продолжал рассказывать про рабов. Некоторые рабы со временем становились богаче своих хозяев и даже сами заводили рабов и обретали известность и уважение.
– Я знаю! Это Сундиата! – воскликнул Кунта.
Он не раз слышал от старух и сказителей о великом предке, генерале, армия которого победила множество врагов.
Оморо что-то буркнул и кивнул, довольный знаниями сына. Сам он тоже узнал о Сундиате, когда был в возрасте Кунты. Проверяя Кунту, он спросил:
– А кто был матерью Сундиаты?
– Соголон, женщина-буйвол! – с гордостью ответил Кунта.
Оморо улыбнулся и, взвалив на плечо два тяжелых бревна, перевязанных лианами, зашагал к дому. С плодами в руках Кунта последовал за ним. Почти всю дорогу до деревни Оморо рассказывал, как хромой, но очень умный генерал из рабов завоевал великую империю мандинго. К армии этого генерала присоединялись беглые рабы, которые прятались на болотах и в других потаенных местах.
– Когда придет пора становиться мужчиной, – сказал Оморо, – ты узнаешь о нем больше.
Мысль об этом повергла Кунту в ужас, но в то же время он ощутил странное возбуждение.
Оморо сказал, что Сундиата сбежал от жестокого хозяина – многие рабы, которым не нравились хозяева, так поступали. Он сказал, что продавать рабов нельзя – только осужденных преступников.
– Бабушка Ньо Бото тоже рабыня, – добавил Оморо, и Кунта чуть плодом не подавился.
Он не мог себе этого представить. Он вспоминал, как любимая всеми старая Ньо Бото сидит перед собственной хижиной, присматривая за десятком голых малышей, одновременно плетя парики и едко ругаясь с проходящими взрослыми – даже со старейшинами, если ей этого хотелось. «Но она же никому не принадлежит», – подумал Кунта.
На следующий вечер, загнав коз в загоны, Кунта повел Ламина домой другой дорогой, не там, где играли мальчишки. Вскоре они молча сидели перед хижиной Ньо Бото. Через несколько минут старуха появилась в дверях, словно почувствовав, что у нее гости. Бросив быстрый взгляд на Кунту, который ей всегда нравился, она поняла, что у того что-то на уме. Она пригласила мальчиков войти и заварила им горячий травяной отвар.
– Как отец и мать? – спросила она.
– Хорошо, – вежливо ответил Кунта. – Спасибо, что спросили. А у вас все хорошо, бабушка?
– Все хорошо, спасибо.
Пока Ньо Бота не поставила перед ним чай, Кунта молчал. Потом он пробормотал:
– Почему вы рабыня, бабушка?
Ньо Бото пристально посмотрела на Кунту и Ламина. Теперь уже она молчала, а потом повела свой рассказ.
– Я жила в деревне очень далеко отсюда, – начала она, – и это было много дождей назад. Тогда я была молодой женщиной и женой.
Как-то ночью она проснулась в ужасе – соседние хижины горели, люди кричали вокруг. Схватив двух своих детей, сына и дочь, отец которых недавно погиб в племенной войне, она побежала прочь. Но их поджидали белые работорговцы и их чернокожие помощники. После недолгого боя всех, кто не сумел убежать, связали. Тех, кто был серьезно ранен, слишком стар или слишком молод, чтобы пройти долгий путь, убили на глазах у оставшихся.
– И моих малышей, – заплакала Ньо Бото. – И мою старую мать…
Ламин и Кунта вцепились друг в друга руками. Ньо Бото рассказала, как напуганных узников связали друг с другом и много дней вели под палящими лучами солнца, подгоняя кнутами, чтобы они шли быстрее. Через несколько дней люди стали падать от голода и изнеможения. Некоторые боролись, а тех, кто не мог подняться, бросали на растерзание хищным зверям. Пленники шли через сожженные и разграбленные деревни – черепа и кости людей и животных валялись прямо на земле, где некогда стояли семейные хижины. До Джуффуре дошли меньше половины пленников. Отсюда до Камби Болонго, где продавали рабов, было еще четыре дня пути.
– Здесь продали одного пленника – за мешок кукурузы, – сказала старуха. – Этим человеком была я. Так меня стали называть Ньо Бото (Кунта знал, что это означает «мешок кукурузы»). Мужчина, купивший меня для своего раба, вскоре умер. А я так тут и осталась.
