– Вернувшись домой, – сказал кинтанго, – вы начнете служить Джуффуре, станете глазами и ушами нашей деревни. Вы будете нести караул за воротами, следить, не приближаются ли тубобы или другие враги. Вы будете охранять посевы на полях от потравы и расхищения. Вы будете проверять горшки, в которых женщины готовят пищу, – даже горшки собственных матерей. Горшки должны быть чистыми. Обнаружив грязь или насекомых, вы станете сурово отчитывать нерях.
Мальчишки дождаться не могли, когда можно будет приступить к таким интересным обязанностям.
Хотя даже самые старшие из них были слишком юны для подобных занятий, все они полагали, что, войдя в четвертый кафо, а это случится в пятнадцать-девятнадцать дождей, станут гонцами – как тот юноша, который сообщил им о приходе моро. И тогда они будут передавать известия между Джуффуре и другими деревнями. Приятелям Кунты было трудно представить себе такое, но те, что уже стали гонцами, больше всего на свете мечтали избавиться от этой обязанности: ведь перейдя в пятый кафо в двадцать дождей, они могли получить по-настоящему важную работу – помогать старейшинам в сложных переговорах с другими деревнями. Мужчины возраста Оморо – старше тридцати дождей – с каждым новым дождем становились все более уважаемыми людьми, а потом превращались в старейшин. Кунта часто с гордостью смотрел, как Оморо сидит рядом с советом старейшин, и с нетерпением ждал дня, когда отец войдет во внутренний круг тех, кто определяет жизнь деревни, заменив кого-то из призванных Аллахом.
Кунте и остальным мальчишкам было трудно с тем же вниманием слушать все, что говорит кинтанго. За последние четыре луны произошло так много! Они почти стали мужчинами! Последние дни тянулись дольше, чем целые луны, предшествовавшие им. Но наконец четвертая луна гордо засияла в небесах. Сразу после ужина помощники кинтанго велели мальчишкам выстроиться в цепочку.
Неужели наступил момент, которого они так ждали? Кунта огляделся в поисках отцов и братьев, которые должны были прийти на церемонию, но никого не увидел. А где же кинтанго? Он посмотрел по сторонам и увидел его – кинтанго стоял у ворот ююо и широко распахивал их.
– Мужчины Джуффуре! – провозгласил он. – Возвращайтесь в свою деревню!
Какое-то время они стояли, замерев на месте, а потом поспешили вперед, чтобы обнять своего кинтанго и его помощников – те притворились недовольными подобной несдержанностью. Если бы Кунте рассказали об этом четыре луны назад, когда привели его сюда с мешком на голове, он ни за что не поверил был. Он не поверил бы, что ему будет жаль покидать это место, что он полюбит сурового старика, который встречал их в тот день. Но сейчас он чувствовал именно это. Потом мысли его унеслись к дому. Вместе с остальными он с криками радости выбежал из ворот и понесся к Джуффуре. Но убежали они недалеко. Словно по какому-то неслышному сигналу голоса их стихли, а шаг замедлился. Все думали об одном – каждый по-своему. Что они оставили позади? Что ждет их впереди? И найти этот путь звезды не помогут.
Глава 26
– Айиии! Айиии! – разнеслись над деревней счастливые крики женщин.
Люди выскакивали из хижин. Они смеялись, танцевали, хлопали в ладоши, когда ребята из кафо Кунты – и те, кому исполнилось пятнадцать, и кто стал четвертым кафо за время, проведенное в ююо, – на рассвете вошли в ворота деревни. Новоиспеченные мужчины шли медленно, с достоинством (как им казалось). Они не улыбались и не разговаривали – поначалу. Когда Кунта увидел мать, бегущую навстречу, ему захотелось броситься к ней. Он не смог сдержать счастливой улыбки, но заставил себя идти так же размеренно и спокойно. И тут Бинта налетела на него – обхватила за шею, стала гладить ему щеки, шептать его имя со слезами на глазах. Кунта позволил ей ласкать себя лишь на мгновение, а потом отстранился – теперь он был мужчиной. Но постарался показать: он поступил так, только чтобы лучше рассмотреть завывающий комочек, привязанный к спине матери. Потянувшись к ней, он взял младенца обеими руками.
– Это мой брат Мади! – радостно крикнул Кунта, поднимая малыша высоко в воздух.
Бинта гордо шагала рядом с сыном, устремившимся к ее хижине с младенцем на руках. Он строил малышу рожи, ворковал и поглаживал пухлые щечки. Но как бы ни был очарован Кунта младшим братом, он не упустил случая заметить толпу голых малышей, которые, широко раскрыв глаза и рты, шли следом за ним. Двое или трое цеплялись за его колени, а другие сновали вокруг Бинты и других женщин. Женщины восклицали, каким сильным и красивым стал Кунта, настоящим мужчиной. Он притворялся, что не слышит, но их слова музыкой звучали в его ушах.
Кунта задумался, где Оморо и куда делся Ламин, а потом вспомнил: младший брат, наверное, пасет коз на пастбище. Он вошел в хижину Бинты и сел. Только тогда он заметил, что один из самых крупных детей первого кафо вошел следом за ним и теперь стоит, цепляясь за юбку Бинты, и смотрит на него.
– Привет, Кунта, – сказал малыш.
Это же Суваду! Кунта глазам не верил. Когда он уходил в ююо, Суваду был совсем маленьким, он его даже не замечал – разве что когда тот начинал слишком уж надоедать своим хныканьем. Но прошло четыре луны, и мальчик вытянулся и даже начал говорить. Он стал личностью. Передав младенца Бинте, Кунта подхватил Суваду и подкинул его прямо к крыше хижины. Он подбрасывал малыша, а Суваду хохотал от радости.
Он отпустил Суваду, и тот побежал на улицу смотреть на других новых мужчин. В хижине стало тихо. Охваченной радостью и гордостью Бинте не хотелось разговаривать. А Кунте хотелось. Он хотел сказать, как скучал по ней и как рад быть дома. Но ему не удавалось найти слова. Он знал, что мужчина не должен говорить женщине – даже собственной матери – ничего подобного.
– Где отец? – наконец спросил он.
– Он рубит тростник для твоей хижины, – ответила Бинта.
За радостью возвращения Кунта почти забыл, что теперь стал мужчиной и будет жить в собственной хижине. Он вышел на улицу и поспешил туда, где, как всегда говорил отец, растет лучший тростник для крыши.
Оморо заметил его приближение. Увидев, что отец идет ему навстречу, Кунта замер. Сердце его отчаянно колотилось. Глядя прямо в глаза, они пожали друг другу руки. Отец и сын впервые встретились как мужчины. У Кунты подкашивались ноги от переполнявших его чувств. Оба молчали. Потом Оморо самым обычным тоном сказал, что приобрел для Кунты хижину – прежний хозяин женился и построил новый дом. Не хочет ли он посмотреть свое новое жилье? Кунта так же спокойно ответил, что это было бы хорошо, и они зашагали к деревне вместе. Оморо говорил, а Кунта молчал, все еще не в силах найти слов.
В хижине нужно было ремонтировать не только крышу, но и стены. Но Кунте не было до этого дела. Это была его собственная хижина! И достаточно далеко от матери! Конечно же, он не позволил себе проявить радость. И конечно же, не стал говорить об этом. Он сказал Оморо, что сам все отремонтирует. Оморо ответил, что Кунта может заняться стенами, но ему хотелось бы самому закончить крышу, раз уж он начал. Замолчав, он отвернулся и отправился в тростниковые заросли, оставив Кунту в его новом доме. Кунта был счастлив, что отец воспринял их новые мужские отношения совершенно естественно.
