Лежа неподвижно и прислушиваясь к звукам дыхания своих соседей, Кунта научился понимать, кто спит, а кто бодрствует. Потом он стал концентрироваться на тех, кто находился дальше. Прислушиваясь к постоянным, повторяющимся звукам, он понял, что теперь может определить, откуда они исходят, почти точно. Ощущение было странным – теперь уши стали его глазами. Среди стонов и проклятий в непроглядном мраке он слышал, как кто-то бьется головой о доски. Появился еще один странный монотонный звук. Он периодически прекращался, потом возобновлялся вновь. Казалось, что два бруска железа трут друг о друга. Внимательно прислушавшись, Кунта решил, кто кто-то пытается перепилить оковы. Кунта часто слышал короткие восклицания и металлический звон, когда двое рабов начинали отчаянно бороться, дергая цепи, которыми были скованы их щиколотки и запястья.
Кунта потерял счет времени. Моча, рвота и кал, окружавшие его, скользким месивом покрывали твердые доски длинных полок, на которых лежали рабы. И когда он начал думать, что больше этого не вынесет, люк открылся и к ним спустились восемь тубобов. Они страшно ругались. Вместо привычной бадьи с едой они несли мотыги с длинными ручками и четыре больших чана. Кунта с изумлением увидел, что они совершенно голые. Голых тубобов сразу же начало рвать – еще сильнее, чем тех, что приходили раньше. При свете факелов они стали ходить вдоль проходов и мотыгами соскребать жуткую грязь в свои чаны. Когда чаны наполнялись, тубобы утаскивали их к люку, поднимали наверх и там опустошали, а потом возвращались снова. Тубобов рвало, лица их кривились в нечеловеческих гримасах, бесцветные тела были покрыты комьями грязи, которую они соскребали с досок. Но когда они закончили свою работу и ушли, в трюме ничего не изменилось – стояла такая же жара и удушающее зловоние.
Когда настало время раздачи еды, в трюм спустились не четыре тубоба, как обычно, а гораздо больше. Кунте показалось, что на ступенях лестницы столпилось человек двадцать. Он замер. Поворачивая голову туда и сюда, он увидел, как небольшими группами тубобы расположились в разных точках трюма. У некоторых были кнуты и оружие. Они охраняли тубобов с факелами, которые освещали полки с лежавшими на них рабами. Раздались странные резкие звуки, потом тяжелый звон цепей. Кунту охватил животный страх. Внезапно его закованную правую щиколотку дернули. С нарастающим ужасом он понял, что тубоб освобождает его. Зачем? Что еще страшного должно произойти? Он лежал неподвижно. Правая нога более не ощущала знакомой тяжести цепи. Вокруг себя он слышал те же резкие звуки. Звон цепей не прекращался. А потом тубобы начали кричать и размахивать кнутами. Кунта понял, что их заставляют сойти с полок. Вокруг раздались дикие крики на разных языках: мужчины поднимались и сразу же ударялись головой о низкий потолок.
Крики боли смешивались со свистом кнутов, когда очередную пару рабов вытаскивали в проход. Кунта и его сосед, волоф, обнялись на полке и стали неловко выбираться под сыплющимися на них ударами. Кто-то обхватил их за щиколотки и резко дернул вниз. В скользкой грязи рабов выстроили в шеренгу, осыпая ударами кнутов. Корчась и уворачиваясь в тщетных попытках избежать боли, Кунта увидел, что их ведут к открытому люку. Пару за парой рабов толкали к лестнице. Они неловко спотыкались в темноте и получали за это очередные удары. Кунта почти не чувствовал ног. Он, спотыкаясь, брел за волофом – руки их оставались скованными. Нагой, покрытый засохшей грязью, Кунта молился только об одном – чтобы его не съели.
Впервые за пятнадцать дней они оказались на дневном свете. Солнечный луч молотом ударил по глазам. Кунта покачнулся от мучительной боли и попытался прикрыть глаза свободной рукой. Босые ноги подсказали ему, что поверхность, по которой они идут, слегка покачивается. Слепо пробираясь вперед – зажмуренные веки, прикрытые рукой, все же пропускали мучительный слепящий свет, – Кунта тщетно пытался сделать вдох. Нос его был почти полностью забит. Тогда он раскрыл потрескавшиеся губы и глубоко вдохнул морской воздух – впервые в жизни. Кунта чуть не захлебнулся этой глубокой, абсолютной чистотой. Содрогнувшись, он рухнул на палубу, и его немедленно вырвало. Отовсюду доносились такие же звуки: людей рвало, цепи звенели, свистели кнуты, слышались крики боли и ругательства тубобов. А над головой раздавалось странное хлопанье.
Когда по его спине прогулялся очередной кнут, Кунта перекатился на бок и услышал стон своего спутника волофа, которому увернуться не удалось. Их полосовали, пока каким-то чудом им не удалось подняться на ноги. Кунта приоткрыл глаза, чтобы понять, можно ли избежать ударов. Но голова взорвалась новой болью. Мучители тащили их туда, где Кунта видел расплывающиеся фигуры других тубобов, которые надевали новые цепи на щиколотки рабов. Оказалось, что в трюме их было больше, чем он думал, – и тубобов тоже было гораздо больше. На ярком солнечном свете они выглядели еще более бледными. На лицах их он заметил отвратительные язвы болезни. Странные длинные волосы были желтыми, черными или красными. А у некоторых волосы росли даже вокруг ртов и под подбородком. Одни были тощими, другие жирными, многие с уродливыми шрамами от ножей. У некоторых не хватало руки, ноги или глаза. Спины многих были покрыты глубокими шрамами. Кунта вспомнил, как еще в Африке тубоб осматривал и пересчитывал его зубы – здесь же у многих тубобов во рту было всего несколько зубов.
Многие тубобы стояли вдоль поручней, вооруженные кнутами, длинными ножами и какими-то тяжелыми металлическими палками с дырой на конце. За ними Кунта увидел нечто поразительное – невероятное бесконечное пространство перекатывающейся синей воды. Он поднял голову, чтобы понять, что за хлопанье раздается над головой, и увидел огромные белые полотнища, привязанные к высоким шестам множеством канатов. Полотнища надувались от ветра. Повернувшись, Кунта увидел, что поперек гигантского каноэ построено высокое заграждение из бамбука, выше самого высокого мужчины. Примерно посередине зияло черное жерло огромной металлической штуки ужасного вида с длинным, толстым, полым стволом. Рядом виднелись стволы тех металлических палок, какие держали и тубобы у поручней. И здоровенная штуковина, и палки были направлены туда, где стояли он и остальные рабы.
Когда кандалы на ногах приковали к новой цепи, Кунта сумел наконец-то рассмотреть своего товарища по несчастью, волофа. Как и он сам, волоф был с головы до ног покрыт засохшей грязью. Возраста отца Кунты, Оморо, с классическими для своего племени чертами лица, он весь был очень черным. Спина его кровоточила от ударов кнута, клеймо, выжженное на спине, гноилось. Когда их взгляды встретились, Кунта понял, что волоф смотрит на него с тем же изумлением. В этой суете у них было время разглядеть и других голых мужчин – большинство рабов дрожали от ужаса. По чертам лица, племенным татуировкам и шрамам Кунта понял, что здесь были фула, джола, серер и волоф. Но больше всего оказалось мандинго, хотя были и такие, чье происхождение он не смог определить. Кунта с восторгом уставился на того, кто убил предателя. Это действительно был фула; на его теле засохла кровь от кнутов тубобов.
Вскоре их кнутами погнали туда, где еще одну цепочку из десяти человек мыли морской водой, которую доставали прямо из-за борта. Рабов обливали водой, а потом скребли щетками на длинных палках. Люди кричали от боли. Кунта тоже закричал, когда его окатили соленой водой. Кровоточащие раны от кнутов горели огнем. Сильнее всего болело обожженное место между лопатками. Он закричал еще громче, когда жесткая щетина содрала не только грязь, но и поджившие корочки на исполосованной кнутами спине. Он видел, как пенится и розовеет вода у ног. Потом их снова согнали на середину палубы. Кунта снова уставился вверх, где тубобы прыгали по канатам между шестами, словно обезьяны среди огромных белых полотнищ. Как бы ни был потрясен Кунта, жар солнца был приятен. Он ощутил огромное облегчение от того, что тубобы смыли с его тела хотя бы часть грязи.
