Неожиданно раздались крики, от которых скованные мужчины буквально подскочили на месте. Из-за заграждения выбежали около двадцати женщин, по большей части девушек-подростков, и четверо детей. Все они были голыми. Цепей на них не было. Их гнали двое ухмыляющихся тубобов с кнутами. Кунта сразу же узнал девушек, которых подняли на борт вместе с ним. При виде тубобов, беззастенчиво пялившихся на обнаженных женщин, в душе его закипела ярость. Некоторые тубобы даже откровенно потирали свои фото. Нечеловеческим усилием воли он подавил желание наброситься на ближайшего тубоба – даже оружие его не сдержало бы. Кунта непроизвольно сжал кулаки, втянул воздух сквозь стиснутые зубы и отвел глаза от напуганных женщин.
Потом тубоб, стоявший у поручней, начал растягивать и сжимать в руках странную складную штуку, издававшую сипящие звуки. К нему присоединился еще один – начал отбивать такт на африканском барабане. Подтянулись другие тубобы – они выстроились в неровную линию, а обнаженные мужчины, женщины и дети с изумлением смотрели на них. У тубобов в цепочке была длинная веревка, и каждый из них обмотал ею одну щиколотку – словно это была цепь, сковывающая рабов. Ухмыляясь, тубобы начали приседать и подниматься, перемещаясь короткими прыжками под бой барабана и сипящие звуки странного инструмента. Потом они и другие вооруженные тубобы сделали рабам знак, чтобы те прыгали точно так же. Но рабы стояли, словно окаменевшие. Ухмылки тубобов превратились в хмурые гримасы, и они снова взялись за кнуты.
– Прыгайте! – неожиданно крикнула самая взрослая женщина на мандинго.
По возрасту она была похожа на мать Кунты, Бинту. Подскочив на месте, она начала прыгать.
– Прыгайте! – пронзительно кричала она, глядя на девушек и детей, и те запрыгали, как она. – Прыгайте, чтобы убить тубобов!
Женщина сверкала глазами, сурово смотрела на обнаженных мужчин, руки ее двигались в ритме танца воинов. Смысл ее слов и движений дошел до рабов, и скованные парами мужчины один за другим начали подпрыгивать на месте. Цепи громко звенели. Кунта опустил голову. Он видел дергающиеся ступни, чувствовал, как подкашиваются колени. Ему не хватало голоса. Потом к женщине присоединились девушки, и их пение прозвучало бальзамом для измученной души Кунты. Но женщины пели о том, как ужасные тубобы каждую ночь забирают девушек в темные уголки и пользуются ими как собаками.
– Тубоб фа! (Убей тубоба!) – пели девушки с улыбками и смехом.
К ним присоединились обнаженные, подпрыгивающие на месте мужчины:
– Тубоб фа!
Тубобы, не понимавшие ни слова, усмехались. Некоторые даже начали хлопать в ладоши от радости.
Но колени Кунты подкосились, а горло перехватило, когда он увидел, что к ним приближается невысокий, плотный тубоб с белыми волосами, а за ним идет хмурый громила с исполосованным шрамами лицом. Они были там, где Кунту осматривали, избивали и заклеймили, прежде чем доставить на это огромное каноэ. В ту же минуту их увидели остальные рабы. Мгновенно воцарилась тишина. Слышно было только громкое хлопанье огромных полотнищ над головой. Даже тубобы замерли в присутствии этих двоих.
Громила что-то хрипло скомандовал, и остальные тубобы отошли от скованных рабов. На поясе громилы позвякивало большое кольцо, к которому были прикреплены тонкие блестящие предметы – Кунта видел, как другие тубобы с их помощью открывают цепи. А потом беловолосый тубоб пошел вдоль шеренги скованных людей, внимательно рассматривая их тела. Увидев воспалившиеся раны от кнута, гноящиеся крысиные укусы и ожоги, он смазывал их мазью из банки, которую подавал ему громила. Громила и сам присыпал запястья и щиколотки, натертые кандалами, желтоватым порошком. Когда тубобы приблизились к нему, Кунта съежился от страха и ярости. Но беловолосый тубоб смазал мазью воспаленные места, а громила присыпал его запястья и щиколотки порошком. Его не узнали.
Неожиданно среди тубобов начались крики и суета. Одна из девушек, которую доставили вместе с Кунтой, отчаянно билась в их руках. Ее зажали и бесстыдно лапали обнаженное тело. Девушка с криком перевалилась через поручни и рухнула вниз. Крики стали еще громче. Беловолосый тубоб и громила начали с грязными ругательствами хлестать кнутами по спинам тех, кто в угоду своей похоти позволил девушке ускользнуть.
Тубобы, сидевшие на шестах среди белых полотнищ, закричали, указывая на воду. Повернувшись, обнаженные рабы увидели, как девушка бьется в воде. Совсем рядом появились два темных плавника, которые быстро двигались прямо к ней. Раздался еще один крик, от которого Кунта похолодел. В воде что-то забилось, и девушка скрылась из виду, оставив после себя лишь красное пятно на поверхности. Впервые на палубе не свистели хлысты. Охваченные ужасом чернокожие покорно спускались в темный трюм, где их приковывали на прежние места. Голова Кунты кружилась. После свежего морского воздуха вонь стала совершенно невыносимой, а после солнечного света в трюме казалось темно, как в могиле. Когда обстановка стала привычнее, натренированное ухо Кунты подсказало ему, что тубобы вытаскивают на палубу перепуганных людей с нижнего уровня.
Через какое-то время он услышал правым ухом тихий шепот.
– Джула?
Сердце Кунты сильно забилось. Он плохо знал язык волофов. Но ему было известно, что волофы и другие племена словом «джула» обозначают путешественников и торговцев – преимущественно мандинго. Слегка повернув голову, чтобы быть ближе к волофу, Кунта прошептал:
– Джула. Мандинго.
Он напряженно ждал ответа, но волоф молчал. Кунта подумал, если бы он знал разные языки, как братья его отца, они могли бы поговорить… Но Кунте было стыдно связывать с этим местом дядьев, пусть даже в мыслях.
– Волоф. Джебу Манга, – снова раздался шепот соседа.
Теперь Кунта знал его имя.
– Кунта Кинте, – прошептал он в ответ.
Обоим отчаянно хотелось общения. Они по очереди называли разные слова на своих языках, обучая друг друга, как дети из первого кафо. Когда повисла пауза, Кунта вспомнил, как ночью охранял поля земляных орехов от набегов павианов. Тогда далекий костер пастуха-фулани вселял в него чувство уверенности и покоя. И ему всегда хотелось обменяться парой слов с человеком, которого он никогда не видел. Неожиданно это его желание осуществилось здесь – вот только теперь таким человеком стал волоф, и он, Кунта, ни разу не видел его за те недели, что они провели скованные друг с другом.
Кунта вспоминал все слова волофов, какие только слышал за свою жизнь. Он понимал, что и волоф поступает так же – вспоминает известные ему слова мандинго. Его сосед знал гораздо больше слов из мандинго, чем он сам из языка волофов. В тишине Кунта почувствовал, что человек, который лежал с другой стороны и ни разу не издал ни одного звука, кроме стонов боли, внимательно прислушивается к их шепоту. По тихому шепоту, который распространился по трюму, Кунта понял, что, стоило людям увидеть друг друга при дневном свете, многим захотелось поговорить. Шепот шел дальше. Теперь тишина наступала, лишь когда появлялись тубобы с бадьей пищи или с щетками для уборки. И эта тишина была другой. Впервые с того момента, когда их схватили и заковали в цепи, они почувствовали свою общность, общность разумных людей.
