Но Кунта знал, что отец был бы согласен с ним: он никогда не должен становиться таким, как эти черные. И все же каждый вечер его почему-то тянуло к ним, в хижину странного коричневого человека. Он сопротивлялся соблазну, но почти каждый день ковылял к коричневому, когда тот был один.
– Скоро мои пальцы снова смогут играть на скрипке, – однажды сказал коричневый, продолжая плести кукурузные стебли. – Если повезет, здешний масса купит меня и отпустит. Я играл по всей Вирджинии и зарабатывал хорошие деньги – и для себя тоже. Я много повидал и сделал, хотя ты и не понимаешь, о чем я говорю. Белые люди говорят, что африканцы знают только травяные хижины, они просто бегают друг за другом, убивают и поедают себе подобных.
Он остановился, словно ожидая какой-то реакции, но Кунта лишь сидел и слушал его, поглаживая пальцами свой амулет-сафи.
– Знаешь, что я думаю? Тебе нужно от этого избавиться, – сказал коричневый, указывая на амулет. – Выброси его. Тебе никуда не деться, так что смирись и начни приспосабливаться. Тоби, ты слышишь меня?
Лицо Кунты вспыхнуло от гнева.
– Кунта Кинте! – пробормотал он, изумленный своими словами.
Коричневый был изумлен не меньше.
– Смотрите-ка, он может говорить! Но я скажу тебе, парень, забудь весь этот африканский язык. Заставь белых людей злиться и бояться негров. Твое имя Тоби. Они зовут меня Скрипачом. – Он указал на себя. – Повтори. Скрипач!
Кунта молча смотрел на него, хотя понял все, что он сказал.
– Скрипач! Я – скрипач. Понимаешь, скрипач?
Правой рукой он сделал странное движение, словно что-то пилит. На этот раз Кунте не пришлось притворяться, что он ничего не понял.
Отчаявшись добиться понимания, коричневый поднялся и достал из угла коробку странной формы – Кунта видел, что он привез ее с собой. Открыв коробку, он достал еще более странный светло-коричневый предмет с тонким черным грифом и четырьмя струнами, натянутыми по всей длине. На таком же музыкальном инструменте играл старик на старой ферме.
– Скрипка! – воскликнул коричневый.
Поскольку они были одни, Кунта решил повторить:
– Скрипка.
Коричневый явно был доволен. Он положил скрипку в футляр и закрыл его. Оглянувшись вокруг, он указал пальцем:
– Ведро!
Кунта повторил, запоминая, что значит это слово.
– А это вода!
Кунта повторил и это слово.
Когда они выучили несколько новых слов, коричневый молча указал на скрипку, потом на ведро, воду, стул, кукурузные стебли и другие предметы. При этом он вопросительно смотрел на Кунту, ожидая ответа. Несколько слов Кунта повторил быстро, в других сделал ошибки, и коричневый его поправил. Некоторые слова он вообще не смог произнести. Коричневый напомнил их, а потом снова стал спрашивать все слова по очереди.
– Ты не так глуп, как кажешься, – проворчал он за ужином.
Уроки продолжались и на следующий день – и так несколько недель. К изумлению Кунты, он начал не только понимать, но и объясняться с коричневым – пусть даже на самом примитивном уровне. Больше всего Кунте хотелось объяснить, почему он не может отказаться от своего имени, своего наследия, почему он лучше умрет свободным во время побега, чем будет вести жизнь раба. Ему не хватало слов, чтобы все это выразить, но он чувствовал, что его понимают, потому коричневый хмурился и качал головой.
Как-то днем, придя к хижине коричневого, Кунта обнаружил там еще одного гостя. Это был старик, которого он часто видел в цветочном саду возле большого дома. Коричневый приветливо кивнул, и Кунта сел.
Старик заговорил, обращаясь к нему:
– Скрипач сказал мне, что ты уже четыре раза пытался сбежать. И видишь, к чему это привело. Надеюсь, ты усвоил урок, как в свое время и я. Ты не сделал ничего нового. В молодости я так часто сбегал, что меня чуть не убили, пока я не понял, что бежать некуда. Даже если убежать за два штата, они сообщат в своих газетах о твоем побеге, и раньше или позже тебя схватят – и вернут туда, откуда ты бежал. Поэтому никто и не думает о побеге. Ниггерам некуда бежать. Никому еще не удалось сбежать отсюда. Тебе нужно смириться и принять все таким, каково оно есть. Не трать даром свою молодость, как когда-то я, пытаясь сделать то, чего сделать нельзя. Я стар и теперь все понимаю. Веди себя как дурной, ленивый, глупый ниггер – белые люди всех нас считают такими. Масса держит меня здесь, потому что не может продать, а в саду от меня может быть польза. Но Белл сказала, что завтра масса поставит тебя на работу вместе со мной.
Зная, что Кунта понял далеко не все, о чем говорил садовник, Скрипач полчаса объяснял смысл его речей – только медленно и просто, теми словами, которые Кунта уже знал. Слова садовника вызвали у Кунты смешанные чувства. Старик желал ему только добра – да он и сам стал понимать, что сбежать отсюда невозможно. Но даже если ему не удастся сбежать, он никогда не откажется от самого себя, просто чтобы избежать очередной порки. Мысль о том, что он всю жизнь проведет, как хромой садовник, была унизительной и наполняла его яростью. Но, может быть, это лишь на время, пока его сила не вернется. Может быть, когда он снова начнет работать на земле, пусть даже и не на собственной, ему станет легче.
На следующий день старый садовник показал Кунте, что делать. Он пропалывал сорняки, которые каждый день вылезали среди овощей. Кунта занимался тем же. Садовник собирал червяков и жуков и давил их ногами, то же самое делал и Кунта. Они хорошо поладили, но лишь работали вместе, совершенно не общаясь. Старик показывал, что нужно делать, ворчанием и жестами, а Кунта, не отвечая, просто делал то, что ему велели. Тишина его не угнетала. Его ушам требовалось несколько часов отдыха между беседами со Скрипачом, который не давал ему ни минуты покоя, когда они были вместе.
Вечером после ужина Кунта сидел на пороге своей хижины, когда к нему подошел черный по имени Гилдон. Он делал хомуты для лошадей и мулов, а еще обувь для черных. Гилдон поставил перед ним пару ботинок. Масса велел сделать их специально для Кунты. Кунта взял ботинки, кивнул в знак благодарности и принялся крутить их в руках, прежде чем решился примерить. Странно было чувствовать что-то на ногах, но ботинки подошли идеально – правда, переднюю часть правого пришлось набить хлопком. Сапожник наклонился, чтобы завязать шнурки, потом предложил Кунте подняться и походить немного, чтобы понять, как они сели. Левая нога чувствовала себя прекрасно, но правую пронзило болью, когда Кунта неловко ковылял по своей хижине без костылей. Почувствовав это, сапожник сказал, что во всем виновата нога, а не ботинок, и со временем он привыкнет.
В тот же день Кунта решил испробовать новую обувь. Он ходил и ходил, но правой ноге все еще было неудобно. Он вытащил немного хлопка и снова надел ботинок. Стало получше. В конце концов он смог переносить на правую ногу весь свой вес – и боли не было. Хотя фантомные боли в отсутствующих пальцах сохранялись – и он часто смотрел на свою ногу, каждый раз с изумлением обнаруживая, что никаких пальцев там нет. Кунта усердно тренировался, ходил все больше и больше. И чувствовал себя лучше, чем позволял себе показать. Ему было так страшно, что всю оставшуюся жизнь придется проходить на костылях.
