— Либо рассказывай все как есть, либо сеанс помощи завершен, и живи дальше как хочешь.
Бэл уставился вдаль, отметив, что день сразу как-то потускнел, потеряв былые краски и легкость.
— Служили мы с ней вместе… — начал он.
* * *
— Служили мы с ней вместе. Хорошая была девчонка, веселая. Чуток бесшабашная, но без этого в спецназе делать нечего. В общем, пришел нам срок в командировку ехать на Кавказ. Она тоже в списке была. Но так получилось, что не поехала. Пришла проводить уже перед самой погрузкой, каждому по монетке дала, типа, теперь мы не имели морального права погибать, не вернув ей долг. А по возвращении из командировки она уже нас не встречала, так в долгу у нее и остались. Командир рассказал, что Маринка по весне в лесу у реки гуляла и увидела, как пацаненок под лед провалился. Побежала спасать, да лед уже тонкий, в промоинах стоял. Проломился. Да только это Маринку не остановило, не такая она была. До мальчишки доплыла, за куртку его на поверхность вытянуть смогла, а самой уже сил не хватило. Вот такая в отряде потеря оказалась. А самое обидное, что у нас в той командировке была тишь да гладь, полгода, можно сказать, в расположении просидели. Смех вспомнить, ни единого выстрела не сделали. Вот ведь какой казус. За нас переживала, а себя не уберегла. Такая, значит, история…
— История, говоришь? Ну-ну… — недобро усмехнулась Ветла. — Расскажи, почему она в командировку не попала. Только давай, золотой мой, уговоримся, без украшательства. Ты постарался?
Бэл, обреченно кивнул:
— Я…
— Рассказывай, — скомандовала Ветла довольно жестко.
— Не знаю, что на меня тогда нашло. Но когда узнал, что она с нами должна ехать, как что-то во мне вздыбилось. Пошел к командиру и уговорил ее не брать. Что говорил, тоже рассказывать?
— Не надо. А она что?
— Когда узнала, что ее не берут, развернулась и спокойно вышла из расположения. Ушла на запасное крыльцо. Уже там дала волю чувствам, разревелась. Одна сидела. Никто к ней тогда не подошел. Парни просто не знали, что сказать, а мне было стыдно, что вроде как наговорил на нее лишнего, а командир поверил. Я ведь думал, что он не послушает меня, а оно вон как вышло…
— Стыдно, говоришь, было? Не ври! Что чувствовал?
— Да как есть говорю! — На Бэла вдруг накатило раздражение.
— А чего ты вдруг на подъем пошел? Выдохни. Мне врать смысла нет.
На это ответить было нечего — все видела, все знала, ведьма. Осталось только отвести глаза. Внутренний голос шепнул, предложил гордо встать, собрать вещи и уйти восвояси, но в душе вдруг защемило, отдав колющей болью в груди.
— Права ты, не было стыдно и жалко ее тогда не было. Злорадство какое-то вдруг плеснулось. Помню, как специально вышел посмотреть, что она делает, увидел, что в слезах сидит, и не удержался, усмехнулся.
— Почему тебе вдруг стало так важно, чтобы она не поехала?
— Не знаю… — и, увидев недоверие в лице Ветлы, в неосознанном порыве даже руку к сердцу приложил. — Честно, не знаю. Накатило вдруг. Не могу объяснить, что тогда со мной было.
Скользнув взглядом по его руке в покаянном жесте, Ветла продолжила:
— Рябь по воде черная пошла, помнишь?
Бэл кивнул.
— Вспоминай, где ты рябь такую видел. Как вспомнишь — заходи, обсудим, — и она легко поднялась с кресла и пошла к дому. Пуля, не оборачиваясь, побежала следом, оставив Бэла в гнетущем одиночестве и тишине. Даже птицы перестали петь, отметил он. Но злость и раздражение ушли, и только царапающая боль где-то внутри осталась. Ему стало до невозможности грустно, как будто вернулся в свои пять лет.
* * *
Бэл стоял и мялся на крыльце, не решаясь войти, не понимая, откуда взялась эта неясная робость. Не пасовал он перед женщинами, а тут прям как ступор какой-то. И ведь не страшная она — Ветла, глотку не дерет, ядом не брызжет, да только смотрит так, как будто знает все наперед, и от этой проницательности жутко становится. Не получалось ни приукрасить себя, ни приврать. А выходила на поверку вещь странная и неприятная. Ведь если посмотреть, что лежит в основе его поступков, то большинство из них с гнильцой окажутся. И вот от этого понимания стало Бэлу тошно. Позолота лихого спецназовца враз облетела, оголив неприглядный фасад какого-то постоянного нарциссизма, рисования и самолюбования. Удачи на себя быстро примеривал, а просчеты определял как чужой умысел. И ведь никогда он не думал, что смерть Маринки всецело на его совести. Почему-то, узнав страшную новость, подумал лишь, что вот ведь судьба-злодейка, никогда не знаешь, где смерть подкарауливает. После этого жизнь закрутила, завертела, не до возвышенных размышлений стало. Не первая это потеря за время службы, да и наверняка не последняя. Иллюзией про конец преступности не тешился, а значит, будет еще кровь литься. Кто знает, может, и его черед не за горами. Вот что тогда скажут о нем сослуживцы-товарищи? Нет, ну понятно, речи будут красивы, а вот что подумают? Как между собой охарактеризуют его, лихого офицера? Скажут ли, сожалея, что был он отличным парнем? Или просто, что таким, как все, один из многих? А вдруг, что, между нами, так себе он?..
Дверь скрипнула, выглянула Ветла:
— Хватит самоедством заниматься, заходи.
И он с огромным внутренним облегчением перешагнул порог, с ходу заявив:
— Мне кажется, знаю я, откуда эта рябь, да только давно это было и к нынешней истории не относится.
— Так знать бы наперед, откуда ноги растут, намного проще голове жить было бы, — задумчиво ответила Ветла и села в кресло. Бэл устроился напротив, отказавшись от предложенного чая, и, собравшись с мыслями, начал, как ему самому показалось, нести несуразицу, не имеющую отношения к делу:
— Мамка моя с батей поженились по молодости. Ох, и видная пара, про них говорили. Представляешь, она заядлая туристка, певунья и заводила, может, и не первая красавица на курсе в институте, но приметная. Парни внимание обращали. На свидание приглашали. Да она прямо говорила, что есть у нее уже любовь всей жизни. Тогда, видишь, верили люди в красивые отношения до гробовой доски. Ее поняли, когда она с женихом на танцы пришла. Высокий, статный, как там говорят — косая сажень в плечах, да и этого мало, появился он в форме моряка. Моряка! Представляешь, в сухопутном городе, это же фурор! Мечта девушек. То, что не совсем моряк, а курсант речного училища, — никто и не понял. В тот вечер они купались во внимании и завистливых вздохах. Свадьбу сыграли и зажили весело, легко, красиво. С любовью. Батя учебку закончил, и его распределили в Пермь на сухогруз. Мама институт заканчивать в городе осталась, но это испытание только усилило их чувства. Встречались, каждый раз как новый. Бегали по друзьям, по гостям, в походы ходили, по новым городам путешествовали, отец хорошо зарабатывал. Мама после института тоже в Пермь распределилась в НИИ, так и жили — не тужили. Через два года дочку родили, а еще через три я появился. И все вроде тоже шло замечательно. Зимой всей семьей то на лыжах, то на городской каток, то в театр, то в киношку рванем.
