Просто шел шестой месяц командировки. Все устали. И уже совсем не осталось времени что-либо изменить.
И вот я стоял на темной улице родного города, ошалевшая шестерка, полная пьяного молодняка, давным-давно уже уехала. Но я не видел этого. Не видел и не ощущал ничего, даже то, что горькие мужские слезы смешиваются с запоздалым осенним дождем.
Энгенойская ведьма
Посвящается тем самым четверым женщинам-врачам
«Как же сильно я устал!» — пронеслось в голове Игоря. Последнее время эта мысль все чаще не давала покоя. Хотелось спать. Сказывался многодневный недосып. Но все не так просто… Надо собраться. Собрать силы, всю волю и добить разработку предстоящего выхода разведрот на зачистку небольшого села. Времени в обрез. Выход, кажется, самый обычный. Можно даже сказать, рядовой, но…
Вот это «но» не давало подполковнику покоя. И нехитрая задача вроде как в рамках условий боевых действий, обрисованных боевым распоряжением: контролирование определенной зоны в горно-лесистой местности Чеченской республики. Участок — несколько десятков километров, в масштабах карты совсем небольшой и не такой уж сложный. Но то, что хорошо да ладненько на бумаге, то очень заковыристо на овраге. На земле, за которую в данное время нес ответственность отряд подполковника Игоря Андреевича Василевского, орудовала банда. И дело это, в общем-то, обычное, даже закономерное в условиях идущей здесь войны. Правда, до этого отряд и банда как-то вполне сносно существовали рядом, просто зная о наличии друг друга, особо не контактируя и не досаждая различными неприятностями. Командиры, которые заступали до Игоря, руководствовались простыми человеческими соображениями: война идет, и пусть идет себе тихонечко стороной. Наше дело — отсидеть положенный срок и приехать домой, вернув мамкам и папкам живой личный состав. А подвиги и яростные атаки — это для героев кинолент…
Нет, конечно же, на службу никто не забивал. Все было продумано и отточено до мелочей. Каждый знал, что должен делать в случае неожиданного нападения на расположение. Все же сказывался опыт первой чеченской кампании — выводы делать научились быстро.
Василевский за военной романтикой тоже не гонялся. По опыту знал, что ничего особо здесь не изменишь и войну не победишь, а вот смотреть в глаза убитых горем родителей придется. Он становился старше и, наверное, сентиментальнее, больше стал ценить семью и уют домашнего очага. Да и чего греха таить, с женой ему повезло. Ольга была замечательная женщина. Так сказать, всеми качествами этой оценки обладала — красивая, ладная и, даже слегка раздавшись после вторых родов, стала еще привлекательнее в его глазах. Заботливая к нему и детям. Умело и споро вела их нехитрый офицерский быт. Веселая и легкая характером. Жить с ней было одно удовольствие, и последнее время Игорь начал замечать, что в командировках вдруг стал все больше и больше тосковать по дому, по жене, по сыновьям. А ведь раньше этого не было. Уезжал легко, приезжал легко.
«Старею», — подводил итог своим размышлениям Василевский.
Так вот, в последнее время что-то изменилось в состоянии дел на его линии фронта. Что ни рейд, то какое-нибудь ЧП: то обстрел, то подрыв. Засады делались грамотно, и выскакивали бандиты как черти из табакерки. Что ж за ерунда такая?! Но царапала другая мысль — откуда у «чехов» информация по маршрутам. И ответом на это вырисовывалось единственное предположение, от которого подполковник пытался внутренне открещиваться: сливает кто-то, и этот кто-то совсем близко. Доступ к оперативной информации имеет и пользуется, паскуда. Игорь Андреевич не привык опираться только на предположения. Его пытливый ум требовал неопровержимых фактов, доказательств, и вот тогда бы рука не дрогнула. Лично бы списал предателя на неизбежные потери. Многое мог понять и простить Василевский, сказывалась жизненная мудрость в понимании других людей, их поступков, и лишь когда сталкивался с подлостью и предательством, внутри начинал просыпаться жестокий, безжалостный зверь. Но негласные проверки ничего не давали, подсказывая вариант, что утечка может идти и выше… Отчего на душе становилось совсем тоскливо.
У входа в палатку послышался стук ног о деревянный настил. Даже не оборачиваясь, Игорь легко смог представить, как командир второй разведроты Саня Крушнов сейчас безуспешно пытается сколотить липкую пластилиновую грязь с берцев. Василевский мог бы поклясться своим подствольником, что Саня при этом с удивлением разглядывает свои ноги, как будто никогда до этого ничего подобного не видел. Это выражение постоянно присутствовало на его лице — крайняя степень заинтересованности и легкое удивление. Точно так же он разглядывал новичков, карту, еду в котелке и трупы боевиков. Такая неизменная позиция импонировала Игорю. Симпатичен был ему этот немного флегматичный командир.
В душе опять заворочалось гадкое подозрение — а вдруг именно Саня сливает данные? Но даже под прессом внутренней паранойи не получилось связать Крушнова с боевиками. Невысокий, коренастый, немногословный, умело и спокойно он вел свой счет с бандитами. А счета, по которым надо было взыскивать, присутствовали у всех. Тут же вспомнилось, как после первой засады, устроенной боевиками, ходили они среди погибших ребят. Игорь пытался держаться деловито, маскируя за подсчетом потерь свою растерянность от нарушенного перемирия. Вот ведь понимал, что нельзя расслабляться с этими шакалами. Сам в душе не верил в то, что постоянно будет так спокойно и ладно, но все равно эта первая засада застала всех врасплох. Не досчитались одного, командира группы, лучшего друга Сани — Федора. Саня метался с несвойственной для него скоростью среди изломанных, исковерканных тел, переворачивая парней лицом кверху и называя каждого по имени. И от этой переклички Василевскому становилось не по себе. Когда пересчет пошел на третий круг, он не выдержал и крикнул:
— Нет его!
И Саня остановился, замер, посмотрел на него с неизменным удивлением и, как будто не слыша слов Игоря, повторил:
— Его нет.
В этот момент их позвал один из бойцов, которые осматривали пути отхода боевиков. Саня ломанулся туда. У тропы, всего в десятке метров от места засады, лежало истерзанное тело Федора. Окрыленные легкой победой и ощущением безнаказанности, покуражились бандиты на всю катушку.
— Как же так, братан… — шептал Саня, пытаясь оправить форму на друге, но разодранная ткань в засохшей крови не хотела ложиться как надо и все время топорщилась, открывая изуродованное тело.
Вечером Саня попытался напиться. Сидел на камне, вглядываясь в темнеющую зеленку горного перевала, а водку, которую пил из горла, закуривал сигаретами, одну за другой. К нему никто не подходил. Было понятно, что никто не сможет сказать ему ничего утешающего. Умер его друг настолько страшно, что все слова были пусты и бессмысленны. И только начальник штаба, подполковник Лимонов, попробовал похлопать его по плечу, держись, мол. Саня только лишь дернулся, как будто его ошпарили, но не обернулся.
Игорю тогда тоже хотелось напиться. Сидеть и молчать, а может, наоборот, выговорить всю досаду и внутреннюю боль, но нельзя. Весь личный состав был подавлен этой первой потерей, всем было тяжело, и не хватало еще и командиру дать слабину, считай, враги деморализовали противника, а значит, выиграли, победили, добились своей цели. Игорь ввел усиление и сам всю ночь не спал, обходя посты, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к неспокойной, условной тишине кавказской ночи.
