Герцог сидел лицом к двери, поэтому заметил меня первым и остановил поединок.
– Переоденься, – бросил он сыну. Так бы приказывали собаке. – К тебе невеста и благодетельница приехала. Не порталом, хотя мог бы подсуетиться.
– Мог бы, – утирая пот со лба, согласился Филипп. Его бока тяжело вздымались, спина лоснилась от влаги – брюнет сражался наполовину обнаженным, в одних домашних брюках. – Только Дария не предупредила.
Герцог отмахнулся: отговорки, и поднялся мне навстречу.
– Ты вообще ничего не делаешь. Жену прикажешь тоже мне тебе искать? Пора бы остепениться, а не прыгать по клубам и борделям.
Филипп заскрежетал зубами, но стерпел и это. Отец для него теперь тринадцатый Вседержитель.
Присела в реверансе, приветствуя его светлость.
Родриго улыбнулся, холодно, по-светски, и подошел поцеловать руку. Затем ловко ухватил под локоток и усадил на диван.
– Филипп сейчас придет, только приведет себя в порядок, – извинился герцог и нетерпеливо кивнул сыну: иди, мол, неприлично перед дамой в таком виде ходить. – Он готовится к отъезду, вспоминает навыки ближнего боя.
Кивнула, догадываясь, что Родриго вовсе не собирался развлекать светской беседой. Так и вышло, стоило Филиппу уйти, как герцог устроился вполоборота ко мне и спросил:
– Надумали с помолвкой?
Опешила. Я успела забыть о давнем разговоре.
– Завтра крайний срок, – напомнил Родриго, нервно барабаня по колену. – Лучше бы Фил, – за все время он впервые использовал уменьшительное, домашнее, имя, – уехал без кольца. Просто скажите, что госпожа, а не невеста, все поймут.
– Но я не госпожа.
Право слово, что за работорговля!
– Госпожа, – покровительственная улыбка тронула уголки губ герцога. – Он ваш должник, значит, вы госпожа. Вот и скажете, что Филипп три года обязан вас ублажать. Обычная практика, мужчины отдают долги чести не только женщинам.
– Хорошо, я подумаю, – кивнула, а сама гадала, правильно ли поступаю, не наврежу ли себе и брюнету.
Филипп, конечно, сволочь, но ссылка на войну – достаточное наказание. Унижать, оскорблять – увольте!
Искоса глянула на Родриго. Под маской отца скрывалось чудовище. Как можно выставить собственного ребенка на посмешище? Или очередной урок? Как успела понять, навсеи любят бросать в воду. Выплывут или нет, уже не их забота.
– Подумайте сегодня, – с легким напором ответил Родриго. – Или, – издевательская усмешка, – вам легче думать с изумрудами в ушах? Извольте, хоть с головы до ног усыплю.
Странная щедрость, еще больше подталкивающая к мысли пойти наперекор воле герцога. Какую гадость он задумал?
Герцог открыто признал, что хочет наказать сына. И вот, видимо, обдумал, как все организовать. Сдается, дело не в разрыве помолвки, Родриго задумал нечто жестокое, раз предлагал самоцветные горы. А вдруг все закончится смертью? Герцог слов на ветер не бросает, раз говорит, у него нет наследника, значит, так и есть. Вряд ли Филипп смиренно воспримет лишение наследства, значит, от него нужно избавиться, а меня сделают пособницей убийцы. При мысли об этом кровь стыла в жилах. Стало очень-очень холодно, руки меленько задрожали, покрылись «гусиной кожей». Сердце забилось с натугой, будто ему приходилось пробиваться через толщу льда.
– Что с вами, миледи? – встревожился Родриго и поспешил набросить на плечи пиджак.
Атласная подкладка скользнула по коже, словно змея. Такая же гладкая, холодная, или для меня от всего сейчас веет стужей?
Укуталась в пиджак, но дрожь не прошла. Сама не понимаю, почему. Пылкое воображение на такое не способно. Заболела? Но я точно не простыла.
– Миледи? – герцог придвинулся ближе и накрыл ладонями руки. – Вызвать лекаря? Вы такая бледная, – нахмурился он.
– Умру, погибнет последняя наиви, – грустно констатировала я и вздохнула. – Зато всем станет хорошо.
Родриго покачал головой. Не согласился.
А я… Жить совсем не хотелось, такая тоска вдруг накатила. Подойти бы к окну, открыть и шагнуть вниз. Счастливое избавление! Конец обману, тайнам, играм и роли марионетки.
– Зачем вам погибать?
Я не на шутку напугала герцога, иначе отчего он рыкнул на вернувшегося сына, велев принести настойку страстоцвета, а сам крепче сжал пальцы и начал поглаживать, только вот привычные действия не возымели прежнего эффекта. Холод медленно, но верно сковывал члены. Мысль о самоубийстве казалась все слаще.
– Вы такая молодая, красивая, свет на Филиппе и Геральте Свейне не сошелся. Ну не верю, будто во всем Веосе не найдется достойного кавалера.
– Вы хотели сказать: хозяина.
Тоска мертвой хваткой вцепилась в горло, дрожь все не проходила.
Уйти навсегда, захлопнуть дверь.
– Можно вас обнять? – неожиданно спросил Родриго.
Не думая, кивнула – лишь бы не объясняться.
Герцог придвинулся вплотную и заключил в объятия, поглаживая по спине. Он шептал, какая я хорошая, красивая и еще кучу разной чепухи. Не прерывая странного занятия, Родриго забрал из рук сына рюмку с прозрачной жидкостью и поднес к моим губам.
– До дна, миледи, и все пройдет, – мерно ворковал его голос. – Ничего страшного, вы переволновались из-за покушения.
Ох, надеюсь, не яд и не снотворное! Пусть Родриго говорил о лекарстве, на вид оно подозрительно. Действительно спиртное, очень крепкое, аж закашлялась, но честно выпила до дна.
Горькое питье очистило разум и обожгло горло. Мысль о самоубийстве отступила, кровь вновь побежала по жилам.
– Легче? – заботливо поинтересовался герцог и отстранился.
Кивнула и попросила оставить нас с Филиппом наедине. Спохватившись, вернула пиджак: теперь он мне не требовался.
Герцог недоверчиво осмотрел с ног до головы, цокнул языком и уже собирался встать, когда внезапно с шипящим: «Арх!» плюхнулся обратно. Глаза Родриго расширились. Единственное возможное объяснение – герцог увидел нечто ужасное.
– Что случилось, отец? – встревоженно поинтересовался Филипп.
Он держался на расстоянии, у отодвинутого к стене столика, будто не у себя дома. Вроде, жилище у брюнета не конфисковали. Снова в щегольском костюме, в дорогих ботинках, он тем не менее не выглядел столь же респектабельно, как прежде. В глазах поселился страх, в действиях – неуверенность. Как же изменила навсея тюрьма, суд и отношение родителей!
– Ну да, ты же не видишь ничего! – раздраженно отмахнулся Родриго.
А дальше он сказал то, чего я меньше всего ожидала, вернее, выругался:
– Вот выродок!
Раскрыв рот, уставилась на герцога.
Кто выродок? Филипп? Он ведь его сын!
