– Это не важно, – я смотрел в пустоту перед собой, ощущая, как бешено колотится сердце в грудной клетке. – Я обещал ему, что Мэри ничего не почувствует, что она уже давно мертва. Но это было ложью, все это время девочка оставалась где-то внутри…
– Какое, твою мать, это вообще имеет значение? – он снова что есть сил тряхнул меня за плечи. – У нас все равно не было бы другого выбора!
– Ты не понимаешь, – прошептал я одними губами, отстраняясь. – Не понимаешь.
«Вы одинаковые…».
Я прикрыл глаза и сделал судорожный вдох. Темные, бесконечные коридоры на мгновение вновь стали реальностью. Влажный, непроницаемый мрак опутывал меня с ног до головы, сливаясь с моей кожей, проникая внутрь через ее поры. Просачиваясь внутрь моего сознания, он поглощал меня – клетку за клеткой, миллиметр за миллиметром.
Что в конечном итоге осталось от меня самого? Что вернулось обратно? И вернулось ли вообще?
Мог ли я быть уверен в том, что хотя бы частичка меня внутри сохранилась неоскверненной? Или же я давно стал таким же, как пожиратель лиц? Стал паразитом, использующим тело для того, чтобы выжить? Чтобы вернуться…
– Фостер… – я открыл глаза и посмотрел прямиком в его зрачки. – Пообещай мне кое-что.
– Что ты еще придумал? – он с подозрением рассматривал мое лицо. – Давай наконец закончим начатое и уберемся отсюда ко всем чертям, как и планировали.
– Я не могу вернуться с тобой.
– О чем ты снова бормочешь?
Я положил руку на его плечо и протянул во второй ключи от полицейской машины. Он окатил меня непонимающим взглядом, но забрал протянутый брелок, громко звякнувший металлом.
– Ты должен сделать кое-что, Фостер. И не задавать лишних вопросов. Более того, ты никогда и никому не будешь рассказывать об этом, сохранив все в тайне, чтобы никто и никогда не сумел отыскать место захоронения чудовищ и освободить их. Ты сможешь пообещать мне?
– Я не буду обещать того, чего не понимаю, – он сплюнул на землю и расправил плечи. – Если ты слетел с катушек…
– Послушай меня, Фостер, – грубо перебил я его, затем убрал руку с его плеча и достал последнюю сигарету. – Существует место, откуда является зло. Твари вроде той, что мы сейчас пытаемся обезвредить. Оно похоже на темный, невероятно длинный коридор, из которого нельзя выбраться. Все, что попадает туда, становится носителем этого зла. И все, что выбирается оттуда, неизбежно несет с собой смерть. Я тоже был там, Фостер. Все это время, пока балансировал на грани между двумя мирами. Вот о чем говорила старуха из леса.
Он молча наблюдал за тем, как я затягиваюсь дымом, заходясь в сиплом кашле. Но, кажется, в его глазах больше не сквозило недоумение. Так или иначе, он сумел понять то, о чем я хотел сказать. Возможно, у северных индейцев на самом деле отлично была развита интуиция. Или, может быть, он просто желал поскорее покончить с пожирателем лиц и вернуться на ферму, чтобы постараться утопить кошмарные воспоминания этой ночи в алкоголе.
– И что же тебе нужно от меня, Миллер?
– Просто сохрани в тайне все, что здесь произошло. И не говори Косгроу ничего. Ни обо мне, ни о его девочке. Он испытал достаточно, чтобы заслужить счастливое неведение. Соври ему, если будет необходимо.
– И что конкретно я не должен рассказывать ему о тебе, Миллер? – он смерил меня мрачным взглядом. – Я что-то не очень понял этот момент.
– Сделай то, что должен. Этого будет достаточно, – уклончиво ответил я. – Садись в кабину и заводи мотор, Фостер. Пора закопать поглубже грязные тайны этого города.
Я шагнул к телу Мэри и сделал вид, что обхватываю его под руки для того, чтобы дотащить к скважине и сбросить вниз. Девочка, покорно раскинувшись на снегу, не подавала никаких признаков жизни, но я прекрасно понимал, что внутри, прямо под ее кожей, все еще сидит монстр. Чудовище, которое будет терпеливо выжидать своего часа, чтобы вернуться.
– Уверен, что справишься с ней один?
Колин застыл на лестнице, ведущей к кабине трактора, недоверчиво наблюдая за тем, как я с притворным кряхтением волочу по сугробам неподвижное тело. Я кивнул, не поднимая головы и с облегчением заметил, что он наконец уселся за руль.
Снег, недавно еще переставший, припустил с новой силой. Словно февраль, ненадолго уснув, вдруг встрепенулся и решил напомнить о том, на что он способен.
Когда до скважины оставалось всего десяток дюймов, я повернулся к ней спиной, утаскивая за собой Мэри. Фостер, занятый поднятием ковша, не сразу заметил, что расстояние между мной и котлованом сокращается слишком быстро для того, чтобы я успел остановиться вовремя.
Отступая шаг за шагом, я видел, как снежная пелена заботливо укутывает собой спящие вдалеке сосны. Как радостно мерцают оранжевым светом фары полицейской машины, выхватывая из темноты отдельные пушистые снежинки. Как плюшевые тапочки Мэри оставляют на земле две ровные полосы.
Чувствовал, как медленно очищается город, оставшийся где-то за кромкой елового бора. Знал, что люди, коротающие там новую ночь, сумеют вернуться к прежней жизни и зализать свои раны. Верил в то, что окоченевшее тело девочки, обмякшее в моих ладонях, рано или поздно обретет покой, когда слезы, проливаемые по ней, наконец иссякнут.
Надеялся, что когда все монстры, захватившие Норт Ривер, разом окажутся погребенными в одной могиле, город наконец сумеет дремать в своем царстве холода так же безмятежно, как и прежде.
Я ощущал, как рядом скользнуло что-то незримое, неотступно следуя за мной по пятам. Как мгла над моей головой, стремительно опускаясь все ниже, изрыгает тихий, едва различимый сквозь вой ветра шепот. И омерзительный, знакомый до боли смех.
– Какого черта ты делаешь, Миллер?!
Крик Фостера нарушил девственную тишину, но уже не способен был ничего изменить. Промерзшая насквозь почва, еще секунду назад твердевшая под моими ботинками, неожиданно оборвалась.
Тело ребенка, такое тяжелое и неподатливое, теперь давило на меня сверху всем своим весом, а внизу под спиной простиралась бескрайняя пустота.
Я видел, как в круглом пятне желтого света наверху мирно скапливаются снежинки, а затем срываются вниз, будто силясь меня нагнать. Как черный мрак, зависший высоко в небе, нервно мечется в стороны, словно потеряв меня из виду, а после этого стремительно обрушивается в черное жерло, встревоженно что-то нашептывая и протягивая ко мне свои скользкие отростки.
А затем, закрыв глаза, я прижимаю к себе мертвое тело изо всех сил. И слышу, как детский голосок твердит снова и снова, убеждая меня в том, что ему совсем не больно и уже не страшно.
Но прежде, чем я решаю, что мне следовало бы ему ответить, мгла все же настигает меня, обволакивая своим непроницаемым покрывалом. И тихий смех, раздающийся изнутри моей головы, прерывается пронзительным шепотом десятков голосов:
«Что ты наделал Фрэнк… Глупый Фрэнк…».
