Когда Андрюше исполнилось пятнадцать лет, к его разноцветным глазам все привыкли, и они не вызывали особого интереса, его мама Саша, нормальный инженер с нормальным советским мировоззрением, развелась с Кириллом и подпала под влияние друга-самиздатчика. С ним вместе она погрузилась в неизведанное пространство русской религиозной философии.
Она уже прочитала много чего, когда в руки ей попала книга «Роза мира» Даниила Андреева.
Судьба этого автора была удивительна, она тронула Сашу. Оказалось, что она многого не знала об историческом процессе, который так стройно излагали на всяких обществоведениях.
В 1947 году Андреев был арестован, судим и получил срок в 25 лет по известной 58-й статье. Часть своего срока он провел в одиночной камере Владимирского централа, тюрьмы для особо опасных преступников. Писать ему разрешали, и за эти годы он написал множество литературных произведений, в которых сочетались дерзость мысли, мощь воображения и безвредное безумие.
В своей занятнейшей, как сказка, «Розе мира» он описывает созданный его вдохновенным воображением мир разных фантастических духовных сущностей – игвы, уицраоры, рыфры, велги и прочие раругги. Получилось такое специальное чтение для любителей философской эзотерики.
Эта самая «Роза» глубоко запала в инженерную душу Саши, поколебав проржавевшие установки здорового марксизма-ленинизма. Даниил Андреев повел Сашу по новому и увлекательному пути.
Среди прочего Даниилу Андрееву было дано знание о происхождении душ. Прежде этот вопрос нисколько не занимал Сашу, она даже и не знала о существовании такого вопроса. Даниил Андреев открыл ей глаза. После настойчивого вопрошания любознательного узника к Высшим силам о том, как возникли души в нашем мире – были ли они созданы Господом Богом единовременно, а потом спускаются в мир по мере надобности, или сотворение душ происходит постоянно, при каждой беременности, и спускается на землю душа по мере надобности, стоит новорожденному телу лишь пискнуть, – он получил свыше неоднозначный ответ: вообще говоря, все души (в его словоупотреблении «монады») были сотворены одномоментно, с большим запасом, на все время существования человечества, но вместе с тем сохраняется и тонкий ручеек созидания новых монад – путем накопления и концентрации любви в среде людей. Например, если любовь ребенка интенсивно направлена на какой-то неодушевленный предмет, на игрушечную собачку, скажем, и поток этот целенаправленный и мощный, то после физического уничтожения этого объекта накопленная им любовь концентрируется в новую монаду, и она опускается в наш земной мир…
«Кутя! Это про нашу Кутю!» – восхитилась Саша. И она совершенно уверилась, что душа их разноглазого Андрюши и судьба многоименной собачки, любимой игрушки нескольких поколений детей, связаны мистическим узлом. А иначе как объяснить его разноглазие? И удивительно ли, что назвали они своего мальчика по какому-то наитию Андреем? Не в память ли Андреева?
А что теория эта малоправдоподобна, Сашу нисколько не беспокоило.
Аутопсия
Коган любил свою чудовищную работу, особенно своих своевременно ушедших мертвецов – старых, измученных жизнью, облысевших, утративших бодрую растительность в подмышках и в пахах, их исхоженные стопы, шишковатые и мозолистые, обвисшие груди и мошонки. Медленно натягивая кольчужные перчатки, он оглядывал окаменевшее тело, непрочитанную книгу, и составлял первое поверхностное впечатление, оценивая тело по известному лишь ему одному измерению – умер ли покойник в свой срок или не дожил до отведенного ему природой предела. Таких, кто сильно пережил этот предел, он называл «позабытыми» и немного беспокоился, не попадет ли и сам в их число. Детей и молодых женщин он не любил вскрывать, отдавая предпочтение своему надежному и законному контингенту.
Первая жена Когана, гинеколог, незадолго до развода сказала ему фразу, которую он и по сей день не забыл: только патологический тип может выбрать себе профессию патологоанатома… Женская глупость: патологоанатом, по мысли Когана, был священником чистой телесности, последним уборщиком храма, который покинула душа. Зато вторая жена Ниночка была библиотекарем и даже слова «аутопсия» не знала. И это было прекрасно.
Обычно внимательное вскрытие шло два часа, и за это время он успевал прочитать историю жизни, как лечащие врачи читают историю болезни. Умным взглядом он видел за распластанным на оцинкованном столе телом хилого или слегка ожиревшего ребенка со всеми его корями-скарлатинами, пубертатным взрывом, зажившими переломами, мелкими травмами…
В большинстве случаев он подтверждал диагноз, приведший к смерти, но иногда раскрытая книга умершего тела предъявляла неожиданные сюжеты: вот умерший от инфаркта пятидесятилетний мужчина с недиагностированной опухолью кишечника на последней стадии, или погибший в автомобильной катастрофе знаменитый актер, сосуды которого были в таком состоянии, что автокатастрофа избавила его от неизбежного скорого инсульта, или женщина-самоубийца с неопознанным белокровием… как будто несколько болезней соревновались в еще живом теле и побеждала не всегда сильнейшая.
Коган был одним из старейших патологоанатомов, давно на пенсии, но время от времени его вызывали на особо сложные случаи – на вскрытия и на судебно-медицинские экспертизы. В этот раз позвонили еще в пятницу, но он уже уехал на дачу, не хотел возвращаться, и главврач огромной московской больницы, целого медицинского города, бывший его ученик, попросил его приехать в понедельник, потому что случай столь тревожно-особенный, что хорошо бы, чтобы именно Коган рассмотрел его первым, пока не пришли следователи.
На столе лежал молодой мужчина, худощавый, безукоризненного сложения, кожные покровы желтовато-мраморного цвета, с ножевым ранением грудной клетки, множественными кровоподтеками на лицевой части черепа, ссадинами на лбу и перебитыми стопами…
Подошел служащий морга, старый санитар Иван Трофимович, что-то неразборчивое прошепелявил. Коган последние годы терял слух и раздражался на тех, кто невнятно и в сторону что-то бормочет. Он хмыкнул, санитар кивнул и перевернул труп на бок таким образом, что стала видна часть спины умершего: по обе стороны от позвоночника, на уровне третьих-пятых ребер, параллельно дорзальной части лопаток зияли два странных, как будто посмертно произведенных разреза. Санитар опять что-то невнятное пробубнил, и Коган, коснувшись странного разреза, рявкнул:
– Громче говорите, Иван Трофимович, я плохо слышу. Кто-то трогал труп?
– Нет, в пятницу вот так и привезли… Я и сам удивляюсь.
– Ладно, разберемся, – буркнул Коган, посмотрел историю болезни, покачал головой. Больной попал в больницу по скорой в пятницу в 22:45 и через час скончался. Смерть, скорее всего, наступила в результате ножевого ранения…
