Другие подразделения сносили дома бедноты. Дальние разобрали, а те, что ближе к стене, не тронули — насчет них у начальства имелся какой-то план.
Чурила Пленкович так и держался поблизости от Данилы — то ли родственную душу увидел, то ли от безысходности. А еще бывает, что человеку надо выговориться, тогда сгодится любой, кто согласен слушать. А если еще кивать периодически и сочувственно губы при этом выпячивать — лучшим другом станешь.
Писаный красавец, явный щеголь и волокита, в армию Чурила Пленкович попал тоже не от хорошей жизни. В отношении «выговориться» Данила оказался прав — за работой Чурила в подробностях поведал о печальных событиях, что вынули его из кущ дворцовой жизни и отправили на возможную смерть.
Вначале ничего не предвещало беды. Наоборот, все шло так, что лучше не бывает. Судьба вознесла молодого оруженосца, как говорится, из грязи в князи. Однажды обходительного и красноречивого Чурилу заметил дракон и назначил позовщиком на пиры. Это как из солдат сразу попасть в воеводы, был никем — стал всем. Во всех домах, где раньше рожи кривили, теперь принимали как дорогого гостя, везде чуть не стелились и обязательно подарки совали, чтобы не забывал и в нужное время замолвил словечко. Не жизнь, а сказка. Но пришел он как-то по обязанностям службы к Бермяте Васильевичу — опытному охотнику и известному в прошлом ратнику. Бермята, как всегда, занимался любимым делом и оказался на охоте, Чурилу приняла его жена, прекрасная Катерина.
Требовалось пригласить хозяев на почестной пир и сразу отбыть по добру по здорову. Однако, как выразился Чурила рассказывая Даниле, он «позамешкался». Не вернулся во дворец даже к утру. Ничего вздорного, говорит, и в мыслях не было, только сыграл в шахматы с молодой красавицей в отсутствие супруга. Выиграл. Затем снова выиграл. Когда выиграл в третий раз, стало видно, что красавица вовсе не об игре думала, а о том, что время идет, а они тут, понимаешь, в шахматы играют. Бросила Катерина доску и объявила, что «у ней помешался разум в буйной голове, и помутились очи ясные от неземной красоты Чурилы» — вот так в лоб, без обиняков. В общем, встретились два одиночества, хотя одно на тот момент было замужем. Но не зря же одинокой женщиной зовут ту, у которой один только муж. Дети были у нянек и на тот момент уже спали, и от предложения пройти в опочивальню Чурила не отказался. Но сенная девка-чернавка, зараза, сдала полюбовничков с потрохами, и вот, вместо обильных пиров и сладких спален — плащ под спиной да сухари на ужин.
Данила похлопал товарища по плечу:
— Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Главное — не пей, и все образуется.
О себе он, как обычно, рассказывать не стал. Для всех он был просто крестьянином, который не выдержал оскорбления двоянцами родного государства и в праведном порыве отправился умыть их кровью. И под это дело, естественно, немного заработать.
Когда мимо пропылила конница, показалось… Нет-нет, именно показалось. Поразил оруженосец похожего на Чурилу юного витязя. Будь у Данилы сын, он выглядел бы так же, как паренек в тегиляе на своенравной кобылке.
Ночевка под открытым небом была привычна, а чуть забрезжил рассвет, вокруг осажденного города вспыхнуло пламя. В основном горело со стороны моря — тот же ветер, что помог быстро переплыть море, теперь гнал дым и жар на стену. Несколько гридней, посвященных в план штурма, поджигали дрова и лачуги, и вскоре казавшуюся неприступной каменную твердыню окружила стена огня. Солнце так и не появилось, его затмило клубами дыма. В горле першило — дышать становилось невозможно даже с подветренной стороны.
Начали свою неспешную работу десятки собранных камнеметов. Освобожденные рычаги распрямлялись, пращи раскручивались, и корзины забрасывали тяжелые снаряды на невероятную высоту.
Вопреки ожиданиям камнеметы били не камнями, не в ворота и не в стены. В город улетали бочки с горючим маслом и фитилями. За стеной мгновенно вспыхивало, дальнейшее каждый представлял, словно видел собственными глазами: деревянные строения пламя охватывало целиком, в каменных занимались кровли, начинали тлеть перекрытия… Если снаряд залетал в окно, внутри выгорали комнаты, и огонь перекидывался на соседние здания и помещения.
А снаружи солдаты без передыха несли хворост и дрова, чтобы дымная завеса держалась как можно дольше.
Штурма не было. Ветер продолжал гнать дым на и без того полыхавший город. Камнеметы сменили боеприпасы — вместо бочек, уже выполнивших свою роль, через стены полетели едкие дымные снаряды и мешки с созданными драконовыми алхимиками порошками, что давали вонь, от которой хотелось закопаться под землю.
Небо стало черно-серым. От ярких сполохов день показался вечером. Треск огня заглушал команды командиров и голоса гибнувших в пламени или задыхавшихся защитников. Запахи еды, пота и лошадей сменились одним — невыносимой гарью.
Только бы ветер не переменился. Данила оглянулся на море и на других солдат, прятавшихся от огня. В глазах каждого читались страх и ужас, никому не хотелось оказаться в гуще событий, но приказ к атаке раздастся с минуты на минуту — на стене не осталось боеспособных защитников. Человек может биться голодным, раненым и почти убитым, но не дышать он не может.
Плечом к плечу с Данилой трясся за свою жизнь Чурила. Все эти дни Данила присматривался к приятелю. Когда тот сидел, на поясе выделялась полоса, что вовсе не напоминала жировые складки. У такого красавца их быть не могло. Возникла мысль: а не прихватил ли женский угодник на память о Бермяте что-нибудь ценное, когда спешно покидал его «одинокую» супругу? Или успел заскочить домой перед побегом — в дороге понадобится многое, и нужно быть полным кретином, чтобы уходить нищим, когда дом — полная чаша. Память услужливо выдала: «Обязательно подарки совали… Не жизнь, а сказка…»
Нужно как-нибудь вывести Чурилу на разговор о будущем: куда тот подастся после войны и, мол, не хотел бы поискать счастья вдвоем? С напарником, если тот при деньгах, можно, к примеру, трактир открыть. О лучшем Данила и мечтать не мог. Свой трактир! Деньги сами приходят в карманах посетителей, только считать успевай, а выпивка — дармовая!
До счастливого будущего Чурила мог не дожить, причем окочуриться мог прямо сейчас — его колотило так, что тряска перебивала дрожь земли от топота разворачивавшейся для атаки конницы.
Оглянувшись на конницу, Данила повернул голову дальше к берегу и на миг замер: в сторонке на глаза попался человек, который с войной ни капельки не вязался. Неуклюжий, в белой рубахе, заправленной в нелепые синие штаны, без оружия и с такими глазами, будто жабе на зад наступили. Он удобно устроился около ближайшего корабля в переносном кресле и собрался любоваться войной, словно это придворный турнир на приз дракона. Кожа странного человека отдавала болезненной желтизной, из лысины торчали несколько волосинок, коричневая щетина вокруг рта делала лицо похожим на злодея с детских каляк-маляк.
Данила кивнул на него Чуриле:
— Это кто?
— Гомер, Симпов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.
