Когда Чарли позвонил у дверей, Мэйроуз уже успела одеться, причесаться и накраситься, дабы встретить его во всеоружии. Ее прекрасные, черные как смоль, длинные волосы точно нежный шелк струились по плечам, обрамляя арабско-итальянское лицо с римским носом. Розоватый тон на смуглой коже придавал ее облику теплоту и изысканность.
— Привет, Чарли, — улыбнулась Мэйроуз, показывая белоснежные зубы. — Что случилось?
— Нам нужно… ну… поговорить, — с глубоким вздохом ответил он.
— Может, пройдешь тогда?
— Конечно.
Они прошли в гостиную и сели на диван. Гостиная была обставлена в стиле китайской пагоды времен Наполеона II, с вкраплениями американского антиквариата с ферм Среднего Запада. «Хоть это и не подлинник, зато оригинально, — говорила в таких случаях Мэйроуз своим партнерам. — Ведь наша главная цель — привлекать внимание». — «Да, но если клиент упадет в обморок, увидев это?» — возражали ей. «Почему? Цветовое сочетание соблюдено, а форма — дело вкуса», — отвечала Мэйроуз.
— У тебя очень красиво, — похвалил Чарли. — А зачем тебе столько книг?
— Я ведь часто бываю дома одна.
— А почему тогда у меня их нет?
— Потому что ты не один.
Как Чарли ни пытался удержать взгляд на ее лице (понятное дело, избегая глаз), тот так и норовил скользнуть вниз. Вскоре у Чарли заскоблило в мошонке, потому что под тонким прозрачным халатом на Мэйроуз ничего не было, и он почти видел ее груди. Боже! Что за пара вторичных половых признаков, как выразился в журнале один врач.
— Говорят, ты сидишь на травке, — будто невзначай заметил Чарли.
— Я не сижу на травке, — поправила его Мэйроуз, — я просто ее курю. Хочешь сигарету?
Чарли не знал, что и ответить. Он считал, что трава, кокаин, героин — это для идиотов. Они с отцом презирали всех торчков, включая пьяниц, с тех пор, как начали торговать паленым виски. Подумав о выпивке, он вспомнил ресторан в Калифорнии, где Айрин заказывала «Хуго де пинья кон Бакарди», и дабы прогнать эти воспоминания, сказал:
— Конечно, почему бы нет?
Мэйроуз взяла со стола резную шкатулку слоновой кости, открыла ее и протянула Чарли.
— Не знала, что ты потребляешь травку.
— Нет, я даже не курю, — сказал Чарли, беря сигарету.
— А что ты с ней делаешь? Пироги печешь? — Закурив, Мэйроуз сделала глубокий вдох и передала ему свою. — Так что тебе от меня надо?
Он затянулся, задержал дыхание и сквозь дым ответил:
— Поговорить.
— И для этого ты примчался в два часа ночи из Бруклина?
Чарли положил руку ей на колено, даже на бедро — теплое, гладкое.
— Мы напрасно истратили кучу времени.
— Почти десять лет? Да, немало. Удивляюсь, чего ты не дождался, пока мне исполнится полтинник.
— Ну ты, наверное, успеешь жутко растолстеть.
— Да что ты? А ты, знаешь ли, будешь к тому времени похож на дедушку Сантехника — если у него есть дедушка, конечно. Ты этого хочешь, Чарли?
— Эй, перестань, успокойся.
— Я была совершенно спокойна все эти десять лет. Но ответь мне на один вопрос: да или нет?
— Ну… да.
— Хорошо, давай.
Мэйроуз встала и начала расстегивать халат.
— А свет выключить? — вспомнил Чарли.
На ней остались лишь туфли на шпильках и
густой слой теней на веках.
— Не надо, — тяжело дыша, ответила Мэйроуз. — На ковре, при свете.
— Madonna mia, — пробормотал он.
В течение следующего часа они делали это на ковре, на кровати под ярком цветным пологом и на табуретке в душе, где Чарли сидел, утомленный. Он со стонами изливал ей в ухо восторги от ее бархатной кожи, сладких сосков и упругих бедер, пока она не велела ему либо говорить непристойности, либо заткнуться.
В семь часов Мэйроуз приготовила завтрак на зависть любому кулинару: caciotti — горячие рулеты с сыром и почками, sarde beccafiсо — маленькие сардины в сухарях, салат из салями и кедровых орехов под лимонным соком, холодное белое вино и черный кофе.
Чарли жевал, поглядывая на Мэйроуз со смесью тревоги и восхищения. Из одежды на ней был только маленький передник.
— Да…
— Что значит «да»? Чарли, в последний раз мы с тобой толком общались, когда мне было девятнадцать лет. Ты даже не звонил, пока тебе не понадобилась Айрин Уокер. Будто я справочная! И вдруг ты врываешься ко мне за полночь и трахаешь меня. Похоже, у тебя сейчас неприятности почище тех, что были, когда я свалила в Мехико.
— А ты откуда знаешь?
— По-твоему, кто я такая? Не забывай, что моя фамилия Прицци. Я внучка Коррадо Прицци.
— Прошлой ночью я чуть не застрелился.
— Господи, Чарли!
Он кивнул, глядя на нее с беспомощным выражением в глазах, какого ей еще не приходилось видеть. Они сидели на кухне, упакованной по последнему слову техники, и молчали, будто ожидая, когда затикают электронные часы.
— Расскажи мне все, Чарли.
— Спасибо, Мэй. Ты единственный человек, с кем я могу поговорить по душам. С отцом у меня не выходит. Но только боюсь, что тебе будет тяжело меня слушать, а мне, наоборот, полегчает. Это как-то не по-мужски.
— Чарли, паршивее, чем раньше, мне уже не будет. Были дни, когда мне тоже хотелось застрелиться. И если бы не дедушка, я бы не удержалась. Честь Прицци — это ничто по сравнению с ним. Спасибо, что время и вправду лечит.
— Я не понимаю, как это произошло. Я увидел ее в церкви и точно рехнулся. Мир для меня переменился. Так случилось — я увидел ее и пропал. Потом я поехал к ней в Калифорнию, и пару дней мы провели вместе. Нет… не то чтобы совсем, было всего-то один раз, но мне показалось, что мы с ней знакомы всю жизнь…
Услышав это, Мэйроуз закусила нижнюю губу.
— Ну ладно, — воскликнул Чарли, — хорошо! Луис Пало — иуда. Они с кассиром Маркси Хеллером сговорились обокрасть твоего деда на семьсот двадцать кусков. Меня посылают разобраться. Раз Луиса замочили без меня, я еду домой к Хеллеру, кончаю его, и тут заявляется его жена. Его жена, Мэй! Она оборачивается, и что я вижу? Да это моя любовница! — Чарли схватился за голову. — Что я должен был делать? Она отдает мне сумку с половиной украденного и порет какую-то чушь — типа она тут ни при чем. Как же! Луис бы не додумался, а Хеллер подыхал от туберкулеза — зачем ему красть деньги и ударяться в бега? Это все она! Она держала Луиса за яйца, а потом его пришила. Деньги у нее. Черт! Думаешь, я кончаю ее и бросаю в багажник, где уже лежит ее муж? Нет, я возвращаюсь домой и говорю твоему отцу, что она не-виновата. Я говорю, что еще триста шестьдесят кусков забрали парни, которые разнесли башку Луису. Но дело не в этом. Пусть я обманул твоего отца — не это главное, ведь я не по злому умыслу. Хуже то, что я узнал о ней потом — она тот самый киллер, что убрал Неттурбино. — Чарли уронил голову на стол. — Я люблю ее. Это скала, которую мне ни сдвинуть с места, ни обойти. Я люблю ее.
