— Мы не останемся в Рио, Луис, — сказала Айрин, глядя на него округлившимися глазами. — Мы поедем в Южную Африку, где всегда светит солнце и нас никто не найдет, потому что там никого нет.
Впрочем, скрываться где-то с Луисом в ее планы не входило.
Она поехала в офис на своем аметистовом «гоцци», думая о Чарли Партанне, которого считала обыкновенным бандитом, вроде ее отца. Банда и есть банда, какой «семьей» ее ни назови. Любой, у кого есть мозги, мог бы обобрать до нитки, например, банду Поляка Джо. Но Луис поведал ей любопытную историю, которая вызывала желание поближе познакомиться с сицилийцами. Не умея по тупости беречь свои деньги, они жестоко мстят тому, кто осмеливается эти деньги взять. Но есть же в этих сицилийцах что-то, помимо любви к деньгам? Да, безусловно. Для них равно характерны крайняя степень мачизма и убийственная глупость. О какой чести может идти речь, когда они убивают друг друга за грош или косой взгляд? Они самые большие мерзавцы, каких только носит земля, и если продолжать о них думать в таком ключе, то можно рехнуться.
Работа для Айрин была не просто способом заработать, поэтому она многого добилась. Что ж, теперь ей предстоит начать все заново, изучая бандитов не просто как бандитов — поляков, евреев, сицилийцев, — а как смертельно опасных животных. Должно быть, они имеют два вида сознания — групповое и индивидуальное. Первое определяет их как часть семьи, а второе позволяет выживать среди себе подобных, предающих ближнего своего ради денег снова и снова. Тупостью своей сицилийцы, разумеется, обязаны синдрому мачизма, неотделимому от борьбы за власть и деньги — потому что деньги тоже власть. Больше денег — больше власти. Если на то пошло, то проблема Чарли, описанная Луисом, была, в конце концов, решена в министерстве юстиции, когда колесницу как следует смазали. Понятно, что роль смазки сыграли деньги. Те же, кто следует за колесницей, бывают в разной степени вознаграждены, но влекут их главным образом уже не деньги, а ее волшебная сила. Она поистине всемогуща. Весь героин и кокаин, семьдесят семь национальных видов спорта, все пятьсот миллионов ставок, что дураки ежедневно оставляют тотализаторам, все бордели и кредитные конторы, профсоюзы, полиция, политики и судьи, пара сотен легальных отраслей промышленности — все принадлежит ей.
Айрин вздрогнула от удовольствия, представив, как приятно было бы разделить это могущество. Оглядываясь назад, на свой путь из чикагской трущобы до салона «гоцци», она понимала, что судьба дает ей очередной шанс. Она должна познакомиться с этим Чарли Партанной. У них может состояться взаимовыгодное сотрудничество. У него есть то, чего нет у нее, и наоборот. Спору нет, он упрям не в пример Маркси, который был только рад следовать туда, куда она его вела. Чарли Партанна по характеру преданный, и хотя неизвестно, любит ли он тех, кому предан, он ценит саму преданность как качество, потому что так воспитан. Маркси показывал скорее зависимость, чем преданность. Маркси нуждался в женщинах, потому что нуждался в помощи, и не раз она заставала его (и его член) за исполнением акта оппортунизма. Словом, преданность его носила переменчивый характер. Чарли Партанна сильный. Никому бы не пришло в голову называть Маркси Хеллера сильным. Впрочем, зная Чарли лишь с чужих слов, она не могла составить мнение о нем и лишь надеялась вскоре восполнить недостаток информации — при благоприятных обстоятельствах. А пока не было ничего важнее, чем придумать, как спастись от него, когда он прослышит о событии в Вегасе.
Айрин открыла ключом дверь с табличкой «Уокер энд Уокер, налоговые консультации», золотом по фальшивому красному дереву, и мелкими буквами в правом нижнем углу: «Только по договоренности» — и вошла. Сначала она разобрала почту — казначейство, налоговая служба и несколько писем от клиентов. Записав ответы на диктофон, она положила пленки в большой желто-коричневый конверт, адресовала его в бюро машинисток и вызвала по телефону курьера. Затем проверила, нет ли сообщений на автоответчике.
Обстановка в офисе, все четыре окна которого смотрели на Беверли-Хиллз, была внушительная, если не сказать роскошная. Это было угловое помещение площадью тридцать на тридцать футов, располагавшееся на двадцать третьем этаже нового здания. Массивный дубовый стол опирался на резные ножки в виде лошадиных голов. У каждого его конца помещалось по телефону, соединенному с автоответчиком. На стене висела гравюра с изображением Пилсудского. Был также романтический портрет Шопена за роялем и фотография в рамке, запечатлевшая Маркси в компании профсоюзных лидеров и Ричарда Никсона. Все свободное место на стенах занимали графики и книжные полки со справочниками по налогообложению.
Налоговые консультации — благодаря ее многочисленным связям — приносили Айрин около шестидесяти тысяч долларов в год, что составляло меньшую часть ее доходов, но обеспечивало надежное прикрытие.
Айрин включила запись на автоответчике. Грубый голос с итальянским акцентом произнес: «Номер восемь-ноль-пять, отель «Пик», Бруклин, четверг двадцать третье июля. За вами приедут. Возьмите инструменты».
До двадцать третьего оставалось шесть дней. Двадцать третье будет седьмым днем их аферы в Вегасе. С этими мыслями Айрин позвонила одному из своих постоянных клиентов и сказала, что они могли бы где-нибудь пообедать.
* * *
В дверь номера восемьсот пять в отеле «Пик» постучали, Айрин открыла дверь и увидела красивую итальянку арабских кровей.
— Здравствуйте, — сказала она. — Вы Айрин Уокер?
Айрин кивнула.
— Меня зовут Мэйроуз Прицци. Я отвезу вас на свадьбу.
Когда они приехали в церковь Санта-Грациа, Мэйроуз велела ей занять место на скамье слева и добавила:
— Я заберу вас сразу после мессы.
Айрин сидела, смиренно наблюдая за обрядом венчания и гадая, будет ли она дома завтра в это же время. Операция в Вегасе уже началась, и поскольку новостей пока не поступало, она решила, что все вдет по плану, иначе Маркси обязательно дал бы ей знать.
После службы к ней подошла Мэйроуз, они сели вдвоем в лимузин и поехали на прием. В машине Мэйроуз дала ей запечатанный конверт и сказала:
— Бросите это в черный мешок у дверей при входе.
Когда они вошли в зал, украшенный точно на польскую свадьбу, Мэйроуз окликнула какого-то человека. «Ага, это, должно быть, контакт», — догадалась Айрин. И точно — это был Чарли Партанна, легендарный Чарли Партанна. Айрин вся обратилась во внимание, а Мэйроуз растворилась среди толпы. Чарли посмотрел на нее, будто она с другой планеты — наверное, впервые видел женщину-киллера. Ничего, пусть привыкает.
Она ждала, пока он заговорит.
— Что вы будете пить? — спросил он.
— Может быть, бокал вина за жениха и невесту, — ответила она.
Боже, он был огромный, точно гора мяса и волос. Его приятная улыбка сбила ее с толку — странно было наблюдать такую улыбку на лице человека его профессии. Слова поднимались из его живота со скрипом, точно ведра из колодца, но ему это подходило. Он был красиво одет — в отличие от большинства ее знакомых, которые носили дорогую одежду, не умея одеваться. Согласно польским и итальянским традициям все мужчины явились на свадьбу в смокингах, причем некоторые напоминали официантов, обслуживающих кислотную вечеринку, — ярко-зеленая помятая рубашка, пурпурная бабочка, желтый кушак и красные лацканы. Чарли в своем смокинге приглушенного черного цвета, сшитом по фигуре, выглядел как нормальный человек.
