А между тем «Сады Палермо» давно обветшали и превратились в дыру, державшуюся лишь благодаря дону Коррадо, который не желал с ней расставаться. Там жила его память, там он собирал своих людей, дабы ощутить свою невидимую власть над ними, что дало начало его банку, лотерее и всему прочему. В «Садах Палермо» происходило общение. Танцы и праздники, которые он организовывал, дарили людям счастье, они женились и рожали детей. В «Садах Палермо» его по праву признали лидером. Люди видели в нем залог своего благополучия, и их уверенность помогла возвыситься семье Прицци. Многие разделяли их с Винсентом взгляды на «Сады Палермо». За последние двадцать лет городские власти четырежды собирались снести старое здание, но всякий раз Эд по просьбе дона Коррадо вмешивался и отговаривал их. Банкет в честь Винсента был большим торжеством, но более всего это было торжество памяти.
Анджело Партанна прибыл в сопровождении Мэйроуз и жен троих капореджиме. Чарли отсутствовал, поскольку они с Айрин были заняты приготовлениями к повторному похищению Филарджи, и все удивлялись, что его нет. Сол Прицци, Рокко Сестеро и Тарквин Гарроне составляли почетный эскорт Винсента, доставив его на банкет в черном лимузине. За рулем сидел Зинго Поппалуш. Среди мужчин не было ни одного извращенца — все надели черные смокинги и белые сорочки с галстуком — бабочкой. Толпа человек сорок, которую организовали люди Рокко, приветствовала Винсента у машины, поскольку Рокко хотел сделать ему сюрприз.
— Сиди тут и жди, — велел Рокко Поппалушу. — Когда все закончится, босс сразу уедет.
Трое мужчин окружили Винсента, увлекая его в банкетный зал, и протащили по проходам между столами, под приветствия гостей. Мужчины оглушительно свистели, женщины проталкивались поближе, чтобы коснуться его. Винсент едва успевал пожимать руки, окруженный толпой, точно чемпион-тяжеловес после победного нокаута. Силой своей власти трое капореджиме доставили Винсента на сцену, куда Анджело ранее усадил Мэйроуз и их жен.
Бригада из семнадцати болонских и венецианских поваров с утра трудилась на кухне. Подобно большинству гостей, Прицци любили сицилийскую кухню, но только домашнюю, а в ресторане, где невозможно проконтролировать, кто и что приготовил, предпочитали есть у знакомых поваров. Особенно с тех пор, как девятнадцать лет назад Чарли избил всех, кого нашел на кухне, когда в одном заведении изуродовали любимое блюдо его матери. На банкете у Винсента собрались гурманы числом семьсот тридцать пять человек, на двести три человека больше, чем позволяли правила пожарной безопасности от 1927 года.
Гости составляли элиту семьи Прицци: капореджиме храбрейшие солдаты; выдающиеся мастера творческой бухгалтерии; сборщики дани, крупные дистрибьюторы наркотиков, несколько дилеров, профсоюзные лидеры, свои люди в разных структурах, продюсеры порнофильмов, звезды, издатели, адвокаты, ведущие кредиторы, друзья из полиции Нью-Йорка и их жены. Эда Прицци, который не смог присутствовать на банкете, представляли два передних столика, за которыми сидели почетные гости — шесть конгрессменов, пять судей и юрисконсульт губернатора штата. Все с нетерпением ждали, когда появится легендарный дон Коррадо Прицци, Цезарь и Крез нашего времени, который должен был самолично подняться на сцену при свете рамп.
Шум стоял, как на стадионе. Старые друзья перекрикивались с разных концов зала и спешили обняться, со смехом и поцелуями. Казалось, что все исполнены радости и счастья. Над ярко освещенной сценой висели тонированные портреты людей, которым дон Коррадо поклонялся, как святым заступникам: Артуро Тосканини, папа Пий XII, Энрико Карузо и Ричард М. Никсон. Один из них, по крайней мере, точно покровительствовал ему на протяжении всей жизни.
Когда все расселись и на сцене осталось единственное свободное место, Огурец Кетриоли и Манго Пассато ввели дона Коррадо. Гости вскочили, восторженно крича и аплодируя. Скорее всего, подобная реакция была неизбежна, но дон Коррадо решил на всякий случай подстраховаться. Его сопровождал человек, с которым он познакомился двадцать секунд назад и которого его сын Эдуардо считал величайшим певцом бельканто в истории. И хотя сам дон Коррадо предпочитал Энрико Карузо, итальянский маэстро Джулиано Риццо, чей импресарио получил двадцать пять тысяч за это выступление, был доставлен в Нью-Йорк из Нового Орлеана, где проходил его бенефис, на бомбардировщике военно-воздушных сил США, по договоренности Эда с Пентагоном.
На глазах у семисот тридцати пяти человек дон Коррадо обнял одну восьмую громадного тенора и затем был усажен на стул, пока публика бесилась от восторга. Великий певец постоял, омываемый морем любви, и под аккомпанемент фортепиано за сценой запел трогательную арию из оперы Верди «Сицилийская вечерня», рассказывающую о сицилийских патриотах и их борьбе против французов. Слушая его, люди плакали. Иные просто сидели молча — наверное, впервые в жизни. Когда отзвучала последняя величественная нота, все поднялись, аплодируя, крича и рыдая. Риццо поцеловал руки и распростер их, посылая семье благословение, низко поклонился и затем ушел со сцены. Аплодисменты, крики и свист не стихали. Винсент встал и долго размахивал руками, призывая к тишине. Дон Коррадо тоже поднялся, но руками не размахивал, а спокойно стоял и улыбался, и люди понимали, что он снова, как прежде, не пожалел усилий и средств, чтобы доставить им удовольствие. Шум постепенно стих, и все расселись по местам.
— Мы собрались сегодня в честь моего сына, — просто сказал дон Коррадо. — Он готов покинуть нас… — при этих словах послышался изумленный стон, — чтобы поселиться в доме за девятьсот двадцать пять тысяч долларов с видом на собственное поле для гольфа в Лас-Вегасе, штат Невада. И я говорю ему при всех и от всего сердца: да пребудет с тобой Господь, Винсент. В знак нашего уважения и любви мы дарим ему небольшой подарок — полный набор серебряных клюшек для гольфа и пятьсот штук его любимых сигар. — Дон Коррадо улыбнулся.
Раздались одобрительные возгласы. Сэм Фальконе и Уилли Лессато с трудом подняли на сцену сумку для гольфа из слоновьей кожи, набитую клюшками. Фил Виттимиццаре, пошатываясь, вынес двадцать коробок сигар. Гости, которых сначала сразил Джулиано Риццо, затем ошеломила новость о переводе босса,
вернулись к реальности благодаря этим материальным предметам, вскочили с мест и продемонстрировали бурный отклик — если и уступающий тому, что вызвал певец, то лишь самую малость. Когда в порыве горячей любви толпа бросилась на сцену, чтобы поздравить и пожать руку, дона Коррадо нежно, но стремительно препроводили к выходу. Трое капо взяли Винсента в кольцо и криком стали прогонять людей.
— По местам! — ревел Рокко Сестеро.
— Вам тут не зоопарк! — вторил ему Тарк-вин Гарроне.
— Освободите сцену! Садитесь на место, черт бы вас побрал! — кричал Сол Прицци.
Толпа отхлынула. Когда последний гость вернулся на место, Винсент поднялся, чтобы произнести речь. И вдруг какая-то женщина в дальнем конце закричала: «Пожар!» В ту же минуту стена за ее спиной вспыхнула, и вскоре огонь охватил всю восточную часть зала.
— Идем! — крикнул Винсент, хватая за руку дочь, и потащил ее к черному ходу, что находился за сценой. Следом бежали капо с женами и Анджело Партанна. Двое официантов, попавшиеся им на пути, были сбиты с ног и отброшены. Когда они выскочили на улицу, Гарроне остановился и крикнул:
