– Том живет у вас? – спросила я.
– Да. Поживет немного. – Она огляделась, ища, куда бы присесть, но выбор был только между кофейным столиком – длинным стеклянным предметом, одновременно уродливым и неустойчивым, и полом. – Хочешь выйти покурить?
– Конечно.
Я еще не продала мебель из патио, так что мы уселись в плетеные кресла друг против друга, и Джесс закурила. Она много лет пытается бросить, в основном из-за того, что О’Рейли ненавидит запах табака, но все еще выкуривает несколько штук в день и считает, что окончательно бросит, когда забеременеет. Джесс откладывает беременность как только может, а ведь она на два года старше меня.
– Так значит, ты давно знала, – сказала я.
Она выпустила тонкую струйку дыма.
– Нет, я узнала только на прошлой неделе. Но подозрения у меня были.
Я вздрогнула. Значит, Джесс подозревала. Почему же я ничего не видела?
– Ох, Либби, не делай такое лицо, – сказала она, гася недокуренную сигарету в стеклянном блюдечке, которое я держала специально для нее. Она никогда не докуривала до конца, это ей казалось слишком простонародным, что ли. – Я же не видела, как он тайком крадется в гей-клуб.
– А что? Почему тогда? – спросила я. Я снова начинала плакать, это меня злило.
– Честно сказать, не знаю. Мне просто казалось… – она уставилась на золотистые арки, нависавшие над гаражом кондоминиума. – Мне всегда казалось, что он неравнодушен к Майклу, – сказала она, имея в виду О’Рейли.
– Правда? – спросила я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Мгм. – Она засмеялась. – Я как-то сказала об этом Майклу, и он решил, что у меня не все дома, потому я ничего подобного больше не говорила, но, думаю, он втайне со мной согласен. Он был потрясен, когда Том ему признался. То есть, если ты пребывала во мраке, то Майкл находился в пещере с работающим фонариком, который отказывался включать. Не хочу сказать, что он гомофоб, – быстро добавила она, вероятно, вспомнив о Поле.
– Я знаю, – заверила я ее. – И не сомневайся, я все понимаю. Тебе кажется, что знаешь человека…
– А потом оказывается, что вовсе нет. Что ничего подобного.
Я чуть не выболтала все. Какая-то часть меня хотела избавиться от этого ужаса, давившего на грудь, как наковальня. Но я не хотела, чтобы Джесс всем рассказала, а это значило попросить ее лечь под наковальню вместе со мной.
– Джесс, мы, конечно, должны остаться подругами, но я собираюсь уехать из Чикаго и думаю, что вернусь не скоро.
Джесс уже подносила спичку к следующей сигарете, но положила ее на стол и пересела ближе ко мне.
– Либби, я тебя люблю, но иногда ты меня беспокоишь.
– Интересно, почему все так говорят?
– Ну с какой стати ты вообразила, что география может помешать нашей дружбе? Мы с тобой дружим… сколько уже?
Я мысленно сосчитала.
– Двенадцать лет как минимум.
– Вот именно. – Она обняла меня, и я постаралась не напрячься: я уже говорила, что не в восторге, когда меня трогает кто-то, кроме Тома. – Знаешь, все это пройдет. В один прекрасный день ты проснешься и тебе вовсе не захочется заявляться к Тому на работу и валять там дурочку.
Я нахмурилась.
– Я не валяла дурочку. Я просто хотела сообщить ему, что наш брак официально расторгается.
– Да все, что хочешь, лишь бы помогло тебе это пережить, – сказала она шутливо и снова обняла меня за плечи. – Но послушай. Все начнет налаживаться. Я знаю.
– Очень мило, Джесс. – Я снова начала выдыхаться. – Хотелось бы в это верить.
После ухода Джесс я начала укладывать в коробки то, что осталось в квартире и в основном валялось кучами на полу (хотя спальня осталась нетронутой: я так и не заставила себя впустить туда кого-нибудь, к тому же мне нужно было где-то спать, пока я не улетела в Мексику). Кое-что я собиралась послать Полу. Остальное выбросить или раздать.
Не следовало этого делать, но в конце концов я растянулась на кровати и стала перелистывать свадебный альбом. Том в шикарном костюме, который, не раздумывая, купил в кредит, выплата которого растянулась на два года; я в мамином свадебном платье, которое пришлось основательно распустить, но все равно оно выглядело роскошно. У обоих улыбки до ушей и юношески пухлые лица – сразу видно, что наш возраст ближе к двадцати, чем к сорока.
Пол прав: мы были слишком молоды, чтобы принять такое жизненно важное решение. Да, я, наверное, была слишком глупа, чтобы что-либо понимать, но Том-то должен был – именно должен – знать, что когда-нибудь ему придется предать меня, сказав правду. И все же взял и женился на мне. Скажу честно, когда я об этом думала, мне хотелось убить его, в самом буквальном смысле слова.
Я перелистала несколько страниц альбома и остановилась на фотографии, где мы с Томом стоим посреди оживленной центральной улицы. Как раз на бетонном возвышении, разделяющем две полосы движения, но мое платье так струилось по асфальту, что казалось, будто именно мы раздвигаем поток автомобилей. Том слегка наклонил меня назад, чтобы поцеловать; прямо за моей головой виден был приближающийся автобус, смазанный расстоянием и скоростью. Увидев снимок сразу после свадьбы, я подумала: как здорово. Здорово! Смотрите, мой брак так прочен, что даже этот многотонный городской автобус не в состоянии его сокрушить!
Девчонка, которая не сумела опознать метафору, поистине наехавшую на нее? Которая воображала, что ее будущее – это дом, полный смеющихся детей, и муж, который будет любить ее до конца жизни?
Я с ней больше не знакома. И не уверена, что когда-либо была знакома.
10
После маминой смерти мне тоже хотелось умереть. Я редко вспоминаю то время, предпочитаю делать вид, будто его и не было. В нашей семье почти нет фотографий, сделанных в год после похорон, но на немногих имеющихся запечатлены неуклюжая, полноватая девочка с короткой стрижкой, ее брат, стройный и вызывающе красивый, но при этом явно чувствующий себя неловко каждой клеточкой своего тела, их отец, убитый горем пожилой человек с похожей на молнию седой полосой в волосах и рядом с ними – тень на том месте, где должна была стоять мать и жена. Понятно, почему мне не хочется углубляться в воспоминания.
В конце концов я пришла в себя, и Пол тоже, – нам это удалось, потому что мы спрятались от окружающего мира: раздружились с друзьями, забросили свои увлечения, в школе учились кое-как, с головой погрузились в чтение романов и пристрастились к фильмам-ужастикам (что приводило в ужас отца, но тем не менее он отдал нам свою членскую карту магазина «Блокбастер»: он боялся, что отказ нанесет еще большую травму нашим неокрепшим душам). Разговаривали мы мало и исключительно друг с другом или с папой; несмотря на «потрошительские» фильмы, мы хотели защитить его, насколько на это способны двое осиротевших подростков, а если бы мы игнорировали отца, это дало бы противоположный результат.
