Адреналин бросился мне в вены, а желудочная кислота подступила к горлу.
– Что это? – прохныкала я, глядя в окно на зловещие клубы черного дыма, неизвестно откуда взявшиеся.
– Ничего, – сказал он и тут же начал кричать по рации: – Карибский рейс семь три два. Чрезвычайная ситуация. Птица закрывает выхлоп. Запрашиваю экстренную посадку, Вьекес. Возможна посадка на воду. Предупредите береговую охрану!
Мы начали падать. Быстро. Я слегка забеспокоилась. Выхватила из кармана телефон и написала Полу: «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ЦЕЛУЮ, ОБНИМАЮ». Потом – явное свидетельство ухудшения моей мозговой деятельности – отправила такую же эсэмэску Тому, добавив «ВСЕ В ПОРЯДКЕ» и таким образом сняв с него вину в моей возможной кончине. Еще я подумала, не позвонить ли отцу, не пользовавшемуся эсэмэс, но поняла, что в таком случае ему придется слушать мои вопли, когда я буду падать в море.
Человек по имени Шайлоу снова закричал мне:
– Пристегни ремни, обхвати голову руками и пригни к коленям. Быстро!
По мере того как самолет кренился к воде, у меня формировалась одна мысль, и эта мысль свидетельствовала о том, что я врунья. Все это чушь, будто мне наплевать, что меня задушат, будто я готова хоть сейчас встретиться с мамой… Ложь. Наглая ложь.
Нет, пока я молила Бога о чуде, правда предстала передо мной во всей своей наготе: я не хочу умирать.
12
Самолет неловко вильнул и шлепнулся на что-то – на воду? на землю? – с оглушительным шумом. Моя голова стукнулась о спинку стоящего впереди кресла и дернулась назад, когда мы угрожающе наклонились влево. Я затаила дыхание, ожидая худшего – сейчас двигатель взорвется, вода хлынет внутрь и затянет меня в морскую могилу. Но было тихо, только из передней части самолета доносился негромкий рокот.
Шайлоу издал победный клич и повернулся ко мне.
– Удалось! Ты в порядке?
– В порядке? Елки, ты что, издеваешься? – рявкнула я. Сказать, что меня раздражало его торжествующее настроение, значит ничего не сказать. – Ты чуть не угробил нас. Мы же могли умереть.
Он отстегнул ремень безопасности и повернулся, чтобы отстегнуть и мой, будто я маленькая.
– Надо выбираться отсюда, пока двигатель не вздумал взорваться. И чтобы ты знала, – добавил он, быстро открывая панель и почти сталкивая меня с лестницы, – нас чуть не убила стая пеликанов, решившая поближе познакомиться с пропеллером. А я спас тебе жизнь. Ты хоть представляешь, как трудно с ходу посадить такой самолет посреди пляжа? Останься мы в воздухе еще на пару минут, пока я пытался бы добраться до аэропорта, ты бы уже кормила рыб.
Не переставая ворчать, он взял меня за руку и выволок из мелководья, в которое мы приземлились. Я оглянулась через плечо, увидела, что самолет дымится, тут же выдернула руку и помчалась к берегу – на случай, если Господь еще не решил, дарить ли мне лишние несколько месяцев земной жизни.
– Эй! – крикнул Шайлоу, пытаясь за мной угнаться. – Подожди!
Когда песок сменился островками травы, я решила, что я в безопасности, и упала прямо на землю. Подбежал Шайлоу, и я увидела, что по его лицу течет струйка крови.
– У тебя, кажется, идет кровь из носа, – сказала я, прикрывая лицо на случай, если он окажется слишком близко. Он провел рукой по лицу.
– Точно. – Он вытер нос рукавом рубашки, сел рядом со мной и запрокинул голову, пощипывая пальцами переносицу. – Спасибо.
Я подтянула колени к груди, пытаясь унять дрожь.
– На здоровье. Ну… и что теперь?
– Теперь подождем. Мы приземлились на бывшей военно-морской базе, это до сих пор закрытая территория, на сторожевой вышке знают, что мы потерпели аварию, так что за нами скоро приедут. – Он вернул голову в нормальное положение и снял очки, чтобы лучше рассмотреть меня. – Лиззи, с тобой все в порядке?
Наши глаза снова встретились, но на сей раз я не испытала странного трепета, просто до меня вдруг дошло, что все это не дурной сон, а самая настоящая реальность. И эта реальность, как выяснилось, мне не нравится.
– Либби! – огрызнулась я. – Меня зовут Либби. – И тут у меня перехватило дыхание.
Прежде у меня никогда не случалось приступов паники. И я не знала, что, испытывая такой приступ, приходится чуть ли не царапать себе грудь, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Если бы знала, сразу уползла бы в кусты, чтобы никто не видел моего унижения. Но, увы, я не понимала, что со мной происходит. Пока я задыхалась и хваталась за грудь, Шайлоу с интересом наблюдал за мной. Без волнения. Без юмора. Просто с интересом, как будто я – документальный фильм о природе, на который он наткнулся, переключая каналы.
Когда стало ясно, что я вот-вот задохнусь от ужаса, он начал хлопать меня по спине, и я ему это позволила только потому, что точно так же поступал Том, когда я бывала расстроена.
– Ну. Ну-ну. Все хорошо, Либби, – сказал он. – Я точно знаю, что с тобой. Приступ паники. Я это проходил. Да, это была паршивая ситуация, мне правда очень жаль.
Приступ паники? – недоверчиво подумала я, но не смогла выдавить из себя ни слова.
– Смотри, – сказал он, одной рукой продолжая похлопывать меня по спине, а другой указывая на отдаленную полоску грунта. Я скосила глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, а это было трудно, потому что слишком мало кислорода попадало в лобные доли мозга.
И тут я их увидела – диких лошадей, о которых говорил мне отец. Их было четыре, они торжественным галопом скакали в прогале между деревьями. Пересекли узкую тропинку и исчезли так же быстро, как появились.
– Ух ты, – прошептала я.
– Тебе лучше, – сказал Шайлоу. Он улыбался, и теперь, когда на нем не было темных очков, морщинки вокруг карих глаз говорили о том, что улыбка искренняя.
– Лучше, – признала я.
– Отвлекающий маневр. Всегда срабатывает. Я этому научился у старого друга, когда однажды сам не мог с собой справиться.
Я покраснела.
– Спасибо. Извини, что кричала на тебя. Я просто очень не хочу умирать. Я сама себя обманывала, и думала, что это правильно, но теперь-то знаю, что это была неправда, я просто хочу жить, понимаешь?
Шайлоу удивленно посмотрел на меня.
– Но ты ведь жива. Ты не умерла.
– Скоро умру, – объяснила я. – У меня рак. – Сообщив незнакомому человеку худшее в моей жизни, я почувствовала невероятное облегчение.
– Черт возьми, – сказал он, тихонько присвистнув. – Паршивое дело.
– Именно. И даже не рак яичников, от которого умерла моя мать, а какой-то редкий суперрак, особенно опасный для женщин моего возраста. Мне двадцать девять, – не без лукавства добавила я и поняла, что приступ паники окончательно прошел.
Он широко улыбнулся.
– Надо же, а я думал, тебе двадцать два.
