– Либби?
– Мгм? – Трижды за ночь пережив маленькую смерть – мой персональный рекорд всех времен, – я уже миновала стадию восторженного забытья и быстро сползала в бессознательное состояние.
– Мне нужно тебе кое-что сказать.
Сон моментально слетел с меня.
– Только не говори мне, что у тебя герпес, – сказала я, хотя заболевания, передаваемые половым путем, стояли в моем предсмертном списке важных вещей где-то между занозами и парковочными квитанциями. Я была уверена, что с ним все в порядке, но вдруг у него имеются странные фетиши, или судимости, или…
– У меня был рак, – сказал он, – я от него чуть не умер.
Скажем так: это не произвело ожидаемого эффекта разорвавшейся бомбы, хотя и объясняло, почему он так взволновался тем вечером во время обеда.
– О-о, мне очень жаль. А какой? И когда?
– Лейкемия. Шестнадцать лет назад.
– Кошмар. Ты был совсем молодым. Но ведь лейкемия лечится?
– Ну я же лежу рядом с тобой, заметила? – сказал он с легкой улыбкой. – И обычно да, лечится. Но у меня была довольно тяжелая форма. Лимфатические узлы, кости, пах, – он махнул в направлении своих нижних конечностей. – Никто ничего говорил, но вообще-то все ждали худшего – врачи, моя семья, жена.
Жена? Обручального кольца у него не было. Я пропустила это слово мимо ушей.
– И что же произошло?
Он поцеловал меня в плечо.
– Я выжил. И жив до сих пор. Не знаю, почему, но жив. Мне было двадцать с лишним и я совсем, совсем не хотел умирать, но ведь никто из больных раком не хочет.
Я кивнула. Я была благодарна ему за эти слова. Одной из немногих вещей, которые меня всерьез бесили, были разговоры о том, что такой-то и такой-то обязательно вылечится от рака, потому что он (она) – настоящий борец, или потому что они «слишком хороши, чтобы умереть». Хотя мне было понятно искушение полагать, что сильный человек способен склонить чашу весов в сторону выживания, кровь у меня так и закипала от ярости. Потому что как же тогда мама? Она была лучшим человеком, какого я когда-либо встречала. Она бы позволила ампутировать себе руки и ноги, если бы это дало ей возможность жить и видеть, как мы с Полом взрослеем. Она умерла не потому, что не боролась, а потому что рак – серийный убийца.
– А сейчас ты здоров? – спросила я Шайлоу.
– М-м, да, думаю, что вполне. Мой брак развалился еще до того, как я прошел химию, но я остался жив. Хотя, – он скорчил преувеличенно скорбную гримасу, – я потерял яичко.
Я заглянула под простыню.
– Определенно я видела два.
– Правое – фальшивое.
Я начала смеяться.
– Хочешь сказать, что у тебя импланты?
– Один, – ответил он, щекоча меня. – И пару минут назад ты не жаловалась.
– Ты бесплоден?
– Насколько мне известно, левое прекрасно работает. Но тайных детей у меня нет, если это тебя волнует.
– Ты меня успокоил. – Я снова опустила голову на подушку. – Так вот почему ты так беспокоился за меня тем вечером.
– Ну да. Я не пытаюсь давать тебе советы, Либби. Даже если бы мы были знакомы всю жизнь, я никогда так не делаю. Но полагаю, я не единственный, кто хочет, чтобы тебе было как можно лучше. И об истории с самолетом я сказал то, что думаю. Я вообще-то не очень верю в судьбу и прочую чушь. Но… не знаю. Я просто… – Умолк. Потом приподнял простыню и указал на мой живот. – Кстати, я уверен, что ты внесла туда инфекцию.
Я быстро натянула простыню. Я старалась не демонстрировать шов, но это было не так-то просто.
– Нет, он всегда так выглядит, когда начинает болеть.
– Уверена?
– Да, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, хотя уже сама начала сомневаться. – Ладно, раз уж мы обмениваемся секретами, теперь я должна тебе кое-то рассказать.
Он нахмурился.
– Про Тома?
– Да.
Я дала ему полный отчет о событиях, начиная с вилки и заканчивая ликвидацией сбережений и фактом, что Том не знает о моей болезни. По окончании рассказа вид у Шайлоу был задумчивый, но не расстроенный.
– Никогда еще не спал с замужней женщиной, значит, самое время начать.
– Извини, – в седьмой раз сказала я.
– Либби, все в порядке. А ты-то в порядке? В смысле, тебе не кажется, что это из-за Тома ты отказываешься от лечения?
Я покачала головой, вспоминая расплывающееся передо мной на кухне лицо Тома, о том, как менее чем минутное промедление с моей стороны повернуло нашу историю совершенно в другое русло.
– Я отказалась до того, как он мне рассказал.
– Понятно, но ведь не ты первая сначала заявила, что не будешь лечиться. Разница в том, что ты не меняешь решения. Как ни верти, признание твоего мужа плюс рак – слишком большой стресс для одного человека. Неудивительно, что ты так взбесилась на берегу.
– Я не взбесилась, – обиженно сказала я.
Он легко поцеловал меня.
– Ладно, дружок. Только не слишком цепляйся за свое решение на таком раннем этапе. Подумай об этом, хорошо?
Дружок. Если не считать «Либз», Том не называл меня ласкательными именами. И мне это будто бы нравилось.
И все равно тактичная настойчивость Шайлоу заставляла меня думать, что в глубине души он воспринимает меня не только как любовницу, но и как объект благотворительности.
Я вздохнула и пристроила голову на сгиб его локтя.
– Посмотрим.
На следующее утро я проснулась рядом с углублением, оставленным телом Шайлоу. Услышав в кухне звяканье, я улыбнулась. Звук – это хорошо, но теплое тело рядом было бы лучше.
Он стоял у кофемашины, которой я так так и не удосужилась научиться пользоваться.
– Hola
[26]. Я сварил тебе кофе.
– Спасибо. – Секунду я постояла в дверях, жалея, что не надела лифчик и вышла только в футболке и трусиках, потом уселась за стойку. Он протянул мне маленькую чашку и встал напротив меня, прихлебывая кофе, который приготовил для себя.
– У меня скоро взлет, – сказал он. – Мне нужно съездить в Сан-Хуан кое-что уладить.
– Ну конечно.
– Вот как? «Ну конечно»?
– А ты ждал чего-то другого?
– Да нет, – ответил он, вопросительно глядя на меня. Он перегнулся через стойку и поцеловал меня; за этим последовали пылкие объятия.
– Мне правда очень хорошо с тобой, Либби, – сказал он, когда мы наконец глотнули воздуха.
Я улыбнулась.
– И мне с тобой хорошо. Давай в скором времени повторим.
